Xамза
Шрифт:
– Они тоже утонули, - хмыкнул Китаев.
– Господа!
– удивленно поднял вверх брови Медынский.
– А кто же вам разрешил вынимать сабли из ножен? Разве мастеровые чем-нибудь угрожали вашему отряду?.. Мне социалисты нужны не мертвые, а живые! Чтобы суд можно было над ними устроить! И показать, черт возьми, местному населению вообще всю пагубность социалистической пропаганды! Особенно на примере Хамзы.
– Теперь уже трудно что-либо изменить, ваше превосходительство, развел руками Китаев.
– Хамза утонул - это
– А не всплывет он все-таки через месяц-другой, - прищурился Медынский, - набравшись сил на дне речном? Теперь уже в образе наизлейшего нашего врага и главного туземного агитатора всего Туркестана? Запас ненависти к нам после купания в Ширин-сае будет у него очень велик.
– Никак нет, ваше превосходительство, исключено.
Медынский прошелся по кабинету.
– Да-а, поторопились вы, господа. Грубая работа... А вам известно, что мертвые иногда бывают опаснее живых? Из мертвых могут сделать легенду - с живыми это бывает реже.
– Разрешите высказать некоторые соображения, ваше превосходительство? шагнул вперед Пересветов.
– Прошу.
– Я думаю, ваше превосходительство, что они все-таки живы... Живы-с! И местному населению это известно. Мертвых, как вы совершенно справедливо изволили заметить, еще до вечера на крик, на лозунги бы подняли...
– Этого не может быть!
– метнул на ротмистра косой взгляд капитан.
– Я своими глазами видел, как скрылись под водой головы Хамзы и Соколова.
– Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, - продолжал Пересветов. У Ширин-сая река делает вокруг скалы такой крутой изгиб, что если Хамза и Соколов вылезли на берег возле большого камнепада, то их нельзя было увидеть ни с места маевки, ни от моста.
Полицмейстер внимательно разглядывал ротмистра.
– У вас все, господа?
– спросил наконец Медынский.
– Хорошо, можете идти.
Пересветов пошел к двери. Китаев оставался стоять на месте.
– У вас еще что-нибудь ко мне, капитан?
– спросил полковник.
– Сугубо личное.
Медынский кивнул:
– Слушаю вас.
– Прошу предоставить мне длительный отпуск, господин полковник, для поездки в Россию. Напряжение по службе расстроило здоровье, нервы сдают... Хотелось бы отдохнуть, подлечиться...
– Отпуск?
– усмехнулся полицмейстер.
– Отпуск предоставляется в виде поощрения, а вы за сегодняшнее дело заслуживаете не поощрение, а наказание. Ведь мы же с вами намечали определенные планы. Зачем же было затевать всю игру? Гримироваться, изымать рукопись пьесы?.. Кстати сказать, мне ее перевели, и я прочитал рукопись. Должен сказать, что у этого
Хамзы явный талант драматурга. Конечно, не Шекспир, но очень едко написано.
– Сегодня в Ширин-сае я понял, - вздохнул Китаев, - что
не смогу вести игру. И вообще нам с ними не справиться, господин полковник. Их очень много.
– Ну, с таким настроением и подавно нельзя ехать в Россию...
– Агентуру я мог бы передать ротмистру Пересветову.
– Нет, капитан, я не могу предоставить вам отпуск. Интересы службы требуют вашего присутствия в Туркестане. Будем продолжать игру с теми, кто не утонул сегодня в Ширин-сае.
2
Ротмистр Пересветов был прав.
На широком горном пастбище стояла большая круглая юрта чабанов-киргизов. Около юрты сидел Степан Соколов. Голова Степана была повязана окровавленной тряпкой - шашка ротмистра задела его. Рядом, накрытый теплым халатом, лежал на толстой кошме Хамза.
– Вот тебе и просвещение, - грустно сказал Соколов.
– Набили сопли по первое число, еле ноги унесли. А ты хотел этих миршабов, которые в нас стреляли, от невежества спасать.
– - У них невежества больше, чем у других, - дрожащим голосом ответил из-под халата Хамза. Его бил озноб.
– А когда они станут образованными, то сами поймут, что с царем или ханом им не по пути, так, что ли?
– У них не будет другого выхода.
– Зато у нас есть другой выход, - потрогал Степан голову, - отнять у врага оружие и вооружить народ. Будет у нас оружие, будут они нас бояться, а не мы их. Тогда уж побегают они от нас.
Рабочие должны вооружаться. Вот к чему ты должен звать людей в своих стихах. Учеба - дело хорошее, это само собой, но революцию одной учебой не сделаешь. Надо вооружаться. Если не отвечать насилием на насилие, то еще не один раз придется нам в речке купаться.
– Значит, опять рабочие, дехкане и бедняки будут падать под царскими пулями?
– с трудом выдавливал из себя слова Хамза.
– Снова повторится пятый год? Тысячи лет уже льется человеческая кровь. Земля и небо стонут от насилия...
– А ты отчего стонешь? От царских милостей?.. То-то и оно...
Без боев и баррикад-нам не обойтись. Только не надо повторять ошибки пятого года. Сделать выводы - это тоже знание и просвещение. Сейчас тебе мои слова не нравятся, но придет время, и ты сам эти же слова будешь говорить другим... Слышь, Хамза, ты мне когда-то рассказывал о поэте Яссави. Что он сказал о тирании?
– "Если тиран тиранит - говори: это все от аллаха..."
– Во-во... А ты должен говорить в своих стихах совсем другое: если тиран тиранит - дай ему в морду!
К юрте подошла Аксинья.
– Все ругаетесь?
– присела она рядом с Хамзой.
– Пора бы уж помириться.
Хамза с нежностью смотрел на Аксинью, на ее светлые волосы, пушистые завитки на шее... Смутившись, опустил глаза, но Степан Петрович Соколов, перехватив этот взгляд, удивленно уставился на племянницу. "Вот оно в чем дело, - подумал он.
– А я-то, дурак, раньше ничего и не замечал".