Я — авантюрист?
Шрифт:
Профессор Водянов поднялся, чтобы что-то сказать, но Флора зарыдала ещё громче, отрядники кинулись её успокаивать. Поднялся шум, члены совета растерянно смотрели на Нину, ожидая подсказки. Виктор несколько раз хлопнул в ладоши, привлекая внимание, и объявил в короткой тишине:
— Хорошо, готовьте защиту, обсуждайте. Если у вас будет что сказать… — он громко чеканил слова, отчего те позвякивали металлом. — Уже темно. Сейчас мы заканчиваем, а утром прошу всех собраться здесь же — примем решение по объединению. Если вместе, то суд закончим
Толпа стала растекаться, члены совета тоже собрались уходить, но Виктор окликнул их:
— Э, друзья? А кто стеречь орла будет? Он ваш, вот и забирайте.
Дима, Антон, Матвей и два здоровенных парня, что караулили обвиняемого раньше, повели Германа в единственное закрытое помещение — кладовку. Виктор расспрашивал Флору и мужчин из ее группы. Алёна оживлённо беседовала с вожатой Людой на тему воспитания детей, а Нина воспользовалась моментом и окликнула профессора Водянова.
— Вы ко мне? Простите, не сразу понял… Чем могу служить?
Эта манера обращения отличалась такой несовременностью, что она не удержалась, заметила:
— Вы так странно говорите, Сергей Николаевич, что удивительно. Как из двадцатого века…
— Так оно и есть, — расплылся в довольной улыбке профессор, — именно двадцатый, первая треть…
Ничего себе заявление! Девушка едва удержалась, что не броситься современнику, ну, почти современнику, на шею и не завизжать от восторга. Ещё бы! Человек, который помнит тот мир, который получил классическое образование и должен иметь превосходную память! Нина справилась с порывом и ограничилась откровенным вопросом:
— Так вы наш… А как сюда попали, и когда?
Недоумение, проступившее на благородном лице Сергея Николаевича, дало ответ раньше слов, которые лишь озвучили его:
— Вы тоже, как и Виктор, ошибаетесь в предположениях. Я местный, сиювременник. Мы с вами непременно разберёмся в истории вашего проникновения в эту реальность, но позже, как только возможность появится… А богатством словарного запаса и образностью, не убоюсь иронии цветистыми оборотами — я обязан родителям и дедушке. Они у меня словесники, приобщили к бумажной книге. О, классика, бессмертная, о мемуары, особенно академические издания, без купюр! А стихи? Возвышенная поэтика образов и…
Он красиво и связно говорил, напоминая ручей, журчанием и непрерывностью, но настроение Нины увяло, она вспомнила о цели, с которой окликнула Водянова, а потому неделикатно оборвала его:
— Прошу прощения, но мне надо выяснить, на что способен Виктор. Он так жестоко поступил с нашим товарищем, и я боюсь, что завтра дело кончится плохо…
— Понимаю, как я вас понимаю, — мгновенно переключился профессор. — Мне ведь тоже не по себе от его манер. Видите ли, милая девушка, он уверен, что в условиях особого, как бы помягче, военного, пожалуй… Да, военного, уже начались перестрелки… Ах, я отвлёкся!
Водянов
— Он частично прав. У нас никто не рискнёт украсть или обидеть кого-то, но не по велению совести, не из внутренних побуждений или установок, отнюдь. Из страха перед наказанием. Виктор — только никому, смотрите! — в первый же день установил режим террора. И как! Показательно убил молодого, сильного парня, такого же высокого, кстати, как ваш подсудимый. Между нами, — профессор перешёл на шёпот, — он даже не переживал по этому поводу. И это меня пугает больше всего…
— Как вы его терпите? — звенящим от негодования голосом воскликнула Нина. — Гнать таких из руководства! Поганой метлой! Я завтра же поставлю вопрос на общем собрании, и к вам мы не пойдём, пока этот убийца…
Она захлебнулась — воздуха не хватило на монолог. Водянов вклинился в паузу:
— Вы правы, да. Но он и сам поставил вопрос, чтобы избрали другого, порядочного человека. Просто обстоятельства не позволили нам закончить процедуру выдвижения кандидатов и…
— Вот завтра и закончите!
Нина побежала к себе. Она приняла решение, которое могло лишить её места в совете, но жизнь человека стоила дороже, много дороже шкурных интересов. Собрав узелок с запасом еды на первое время, девушка выждала, когда стемнеет. Убедившись, что лагерь засыпает, она направилась в сторону уцелевшего склада. Там, в каморке, томился под охраной Димы и ещё какого-то парня из новеньких Герман.
— Всё нормально?
— Привет, Нина, — охранники заслонились руками от костра. — Всё в порядке, а что?
— Как Герман?
— Тоже нормально. Ужин съел, сейчас спит, наверное. Спокоен, как слон.
— Надеюсь, не убежит, — хитро выразила сомнения Нина, рассчитывая понять, где слабые места у этой импровизированной тюрьмы.
Её первое намерение — отпустить охранников и открыть дверь, конечно же, было глупым и неисполнимым. Нина отдавала отчет, что руководит ею желание спасти от смерти Германа, «принца», пусть и не оправдавшего мечтаний, пусть виноватого в смерти какого-то Фёдора, но всё ещё чуточку её любимого. Наверное, поэтому и голова работала не очень хорошо. Но сейчас, оказавшись совсем рядом — только дверь, вместо замка подпёртая толстой палкой, и разделяла их — девушка успокоилась и решила действовать разумно.
— Дверь ему не выломать, — самодовольно заявил второй охранник, — да и мы не дадим. Пол бетонный, а окошко с тылу завалено.
— Вот и ладно. Ну, пока!
Нина распрощалась, дала круг и зашла в развалины. Долго и осторожно она пробиралась среди потолочных плит и стенных панелей, которые осыпались, разломились и создали настоящие завалы. Крадучись, девушка сделала последние шаги перед обломками плиты, которые привалили окно каморки. Собственно, один только обломок потолочной плиты, который упал вертикально и был прижат другими, мелкими кусками, преграждал путь Герману на свободу.