Я - борец! Назад в СССР

Гудвин Макс

— А, ха-ха, прекрати. «С чистого листа»! У нас с тобой и не было ничего. Я бы с тобой прежним никуда бы не пошла! — засмеялась она.

— Ну, значит, хорошо, что я не прежний, — улыбнулся я, подавая Анюте правый локоть.

— Но это ничего не значит! — наигранно сурово сообщила она мне и обняла мой локоть своей рукой. — Слушай, а ты крепче, чем раньше.

— Ну дык, с мужиками мокрыми обниматься на коврах — станешь тут слабее.

Она смеялась, а я вёл её смотреть на огни ночной АЭС, как будто мы что-то там не

видели ранее. Советская девушка, комсомолка, почти спортсменка и совершенно точно красавица — под ручку с отбитым спортсменом Сашей Медведевым, с отмученным у братвы кастетом в кармане. А ещё Армен — жук, раззадорил фантазию с его услугами за два рубля…

Глава 23

Охота на Медведя

Озеро отражало ярко-алые огни на трубах АЭС, которые отсюда, с этого расстояния, казались крошечными, будто булавочные головки, воткнутые в тёмное бархатное полотно ночи. Семь усечённых конусов — дымовых столбов — стояли в два ряда, а ещё два, повыше и массивнее, виднелись чуть поодаль. Они смотрели на Ворон своими немигающими алыми «глазами», холодными и равнодушными, словно ощущая что справедливо являются частью великого и мощного сооружения великой и такой же Великой и мощной страны.

По периметру станции тянулся ослепительно белый забор — говорят, там двойная сетка «рабица», колючая проволока в несколько рядов, а между ними — вспаханная полоса земли и узкая тропа для солдатских патрулей с овчарками. Говорили ещё, что собаки там злые, приученные бросаться прямо в горло без лая — молча, но это, конечно, могли и приврать. Какой пёс сможет устоять перед тем как облаять свою добычу?

Мы постояли на берегу минуту-другую, потом пошли вдоль воды. Всё вокруг было пустынно — слишком пустынно для субботней ночи. Может, просто уже поздно? Или люди здесь привыкли не шляться по берегам возле станции по ночам?

И тут я вспомнил то чего еще не случилось другой город, другую станцию — Чернобыль. Ту, где случилась беда. Дату я позорно забыл — только месяц и год крутились в голове: апрель 1986-го. Можно, конечно, написать анонимное письмо в «компетентные органы» — но что это изменит? Разве они поверят какому-то анониму? А что, если… Может ли история этого времени пойти как-то по-другому? Или она уже пошла — просто мы этого не знаем?

— О чём думаешь? — спросила Аня, подбирая прядь волос, которую ветер швырнул ей в лицо.

— О будущем, — честно ответил я.

— О том, как на Марс полетим и победит коммунизм? — её губы дрогнули в улыбке, но глаза оставались серьёзными.

— Да уж, мечты мечтами, а я вот считаю, сколько свиданий нужно, чтобы девушку поцеловать, — нарочито задумчиво протянул я, наблюдая, как её зрачки расширяются при свете фонаря.

— И сколько насчитал? — она прикусила нижнюю губу, но усмешка прокралась в голос.

— Ну, с одного — мало. Решит, что я ветреный. Или сама испугается, что я её не такой посчитаю. Десять — вроде нормально, но вот загвоздка: если на десятое целуемся, не будем

ли мы потом ржать, что девять раз мёрзли зря?

— Одни вопросы в твоей голове, а ответов нет? — Аня покачала головой, и рыжий хвост её волос лёг на её плечо. — Эх, Саша, Саша… Удары головой о борцовский ковёр не во всём помогают, да?

— В познании загадочной женской души — точно нет, — я сделал серьёзное лицо, пытаясь изобразить улыбку кончиками губ.

— По-моему, на третьем — в самый раз, — неожиданно деловито заявила она, а потом вдруг расцвела в своей улыбке, от которой у меня перехватило дыхание.

— Тогда вопрос: если будущее предрешено — будь то третье свидание или, скажем, 1986 год — зачем ждать? Почему бы не изменить всё прямо сейчас?

— Не, до 1986-го я гулять точно не буду, — фыркнула Аня. — Я ж за это время в старуху превращусь!

— «И гуляли они два года и восемь с половиной месяцев…» — пафосно продекламировал я.

— Как раз мне восемнадцать будет! — подхватила она, и в её глазах вспыхнули озорные огоньки.

— А мне двадцать стукнет. Если, конечно, через год в армию не заберут. К твоему совершеннолетию как раз вернусь.

— Правда, что спортсменов всех в Афганистан отправляют? — в её голосе прокралась тревога, и пальцы невольно сжали мой рукав.

— Говорят, только добровольцев. Да и война скоро закончится, — поспешил я успокоить её.

— Откуда знаешь? — Аня прищурилась.

— Предчувствие, — пожал я плечами, зная, что не смогу объяснить, откуда мне известно про вывод войск в 89-м.

— Я бы тебя дождалась, — она произнесла это так небрежно, будто говорила о погоде, но её рука вдруг потяжелела на моём локте.

— А я бы для тебя вернулся живым, — вырвалось у меня, и перед глазами мелькнули не мои, а чужие воспоминания — Чечня, девяностые, разваливающаяся страна…

— Холодно… Пойдём назад? — Аня прижалась ко мне, и её шёпот обжёг ухо тёплым дыханием.

Я бережно взял её под руку, и мы зашагали к общаге.

— А ты после техникума чем заниматься планируешь? — спросил я, чтобы отвлечься от тяжёлых мыслей.

— В Воронежский политех поступать. А через три года, как закончу, попробую в воронежский НИИ устроиться, — её голос звенел уверенностью.

— Это ж 1989-й выйдет? — быстро прикинул я.

— Ага. А ты в 89-м чем заниматься будешь? — она наклонила голову, и фонарь высветил золотистые искорки в её глазах.

— В двадцать три? Да я так далеко… — я замялся, ловя себя на том, что впервые задумался о мирном будущем. — Отслужу, вернусь к своей рыжей девчонке, которая так и не дала себя поцеловать… Мир передо мной будет — как раскрытая книга. Может, в спорт вернусь, если в армии не сопьюсь. Или в милицию. А то и в ДЮСШ тренером устроюсь — ещё не решил.

— Выходит, всё твоё будущее вокруг одного поцелуя крутится? — Аня лукаво приподняла бровь.

— Я предпочитаю жить сегодняшним днём, — тихо сказал я и, наклонившись, заглянул ей в глаза так близко, что увидел, как её зрачки расширились.