Я это все почти забыл... Опыт психологических очерков событий в Чехословакии в 1968 году

Шинкарев Леонид Иосифович

словацких городах гуще прежнего офицеров КГБ, сотрудников чехословац-

кой безопасности, их оживившейся агентуры. Общественные сумерки сгу-

щаются, а реформаторы во власти утрачивают последние признаки полити-

ческой проницательности. Они еще на что-то надеются, делают вид, что все

идет, как надо; пытаются по мере сил сопротивляться. Но даже к железу ко-

гда-то приходит усталость.

Именно в это время на Вацлавской

площади вспыхнул живой факел.

Растерянные «нормализаторы» старались объяснить случившееся экс-

травагантной выходкой излишне впечатлительного, сосредоточенного на

личных переживаниях молодого человека. Поползли слухи, будто студенту

обещали дать бутылку с жидкостью, которая горит холодным пламенем, ис-

ключающим ожоги, а случилось досадное, даже чудовищное, но несомненное

недоразумение. Функционерам невозможно было признать самосожжение

следствием стыда за унижение страны, за поведение властей.

С Яном Палахом прощались на философском факультете Карлова уни-

верситета. Люди шли и шли траурной процессией через Староместскую

площадь, мимо памятника Яну Гусу, к месту новой исторической скорби. В

поступке одного аккумулировалось отчаяние всех. Многие сжимали кулаки,

не зная, как ответить самим себе, сможет ли эта страшная плата что-то из-

менить в бессильном и оцепеневшем обществе.

А 25 января три десятка человек, большей частью родственники и жур-

налисты, собрались на Ольшанском кладбище, неподалеку от захоронения

советских солдат в 1945 году. Здесь было тихо, несуетно, малолюдно, как на

сельском кладбище. Простой гроб на веревках опускали в могилу № 89. Ни-

каких кулаков – только горящие свечи в руках. Священник Якоб Троян окро-

пил могилу святой водой. «Я думаю, – сказал священник, – никто из нас пока

не способен осознать глубоко, что произошло и какие всходы даст в нашей

жизни эта жертва…»

Она оказалась не последней.

На той же Вацлавской площади, близ гостиницы «Ялта» в знак протеста

против оккупации 25 февраля поджег себя 19-летний Ян Заиц из Шумперка

(Северная Моравия), учащийся железнодорожного техникума. Он это сделал

в проходе между зданиями, надеясь выбежать на открытое пространство

площади, но добежать не успел. По заключению медиков, он не страдал ду-

шевным заболеванием, не был замечен в слабости к алкоголю или наркоти-

ческим веществам, но в классе был лидером, человеком с обостренным чув-

ством правды и справедливости. В оставленной им предсмертной записке он

называл себя «факелом номер два», возгоревшимся, чтобы будоражить

и

дальше дремлющую в людях совесть.

Полтора месяца спустя в средневековом моравском городке Йиглаве на

площади Мира поджег себя сорокалетний Эвжен Плоцек, добрый семьянин,

отец 15-летнего сына. По мнению всех, его знавших, серьезный, спокойный,

обязательный человек, сторонник дубчековских реформ, делегат ХIV (Высо-

чанского) съезда партии. Ни в каких вредных наклонностях и в нарушении

психики тоже не был замечен. На одном из листков, им оставленных, он

написал: «Я за человеческое лицо и не переношу насилия». Не взрывчатым

юношеским порывом, но всем своим жизненным опытом он восстал против

оскорбляющей его, его семью, его народ постыдной «нормализации»,

С 16 января по 30 апреля доцент Милан Черный и его группа зареги-

стрировали на территории Чехии и Моравии еще 26 случаев самосожжения.

Среди них четыре женщины. Хотя общая атмосфера в стране оставалась той

же, ученые не стремились во всех разочарованиях жизнью непременно ви-

деть политику; у некоторых жертв обнаруживали психические отклонения,

вызванные личными и семейными проблемами. Избрание именно этого спо-

соба самоубийства выдавало, видимо, желание, может быть, бессознатель-

ное, романтизировать уход и хотя бы чуть погреться в лучах поклонения, ко-

торым были отмечены первые жертвы. Как бы ни было, эпидемия само-

убийств после гибели Яна Палаха свидетельствует о глубоко проникшей в

общество подавленности, утрате смысла существования. Медики назовут это

«оккупационным стрессом» 9.

Ян Палах выбрал философию под влиянием унаследованного от отца

интереса к всеобщей истории. Отец, вшетатский кондитер, не слишком

успешный в торговле, много читал, хранил книги и совсем забывал о делах,

когда где-то возникал спор о будущем устройстве мира. В среднем сословии,

особенно в чешской провинции, всегда находились любители жарких диспу-

тов. Так что Йозеф Палах, отец двух сыновей, не был исключением. Прожив

немногим больше пятидесяти, он умер от инфаркта, не оставив семье боль-

шого наследства, но внушив сыновьям обязанность быть во всем искателями

истины, жить своим умом.

Мироощущению юного Яна, многих его сверстников ближе других был

Ян Амос Коменский, просветитель-гуманист ХVII века. Он был кумиром не

одного поколения молодых интеллектуалов, остро переживавших взлет и