Я, физрук: экзаменатор

Шторм Максим

– Подруги, подруги... Не стоит так горячиться. Не забывайте, что удовольствие надо растягивать. Вы правы. Мы ведьмы и мы плюем на чародейские законы! Нам никто не указ! Нас боятся. И никто из этих обряженных в мантии трусов не рискнет сунуть нос в наш дом, даже если к нам прибежит половина их школы!!!

Главная ведьма привстала с кресла, выпрямляясь во весь рост и воздела руки вверх. Зал наполнился ревом, воем, смехом, шипением и кваканьем. Гвалт стоял ещё тот. Ведьмы вскакивали со своих насестов и вскидывали к потолку клешни, повторяя за Верховной. Мне стало жутко.

– Так что же мы все-таки будем делать с этими юными глупышами?
–

внезапно успокаиваясь и садясь в кресло, осведомилась главведьма, плотоядно облизываясь.
– Я так думаю, что они доставят нам очень много удовольствия. И радости. Возможно, мы их даже не станем убивать. Сразу!

Ей ответил дружный хохот. Трясущаяся, как в припадке, Озабота махала руками и едва не выпрыгивала из кресла, напоминая призваченную морозом обезьяну. Ведьмы, смеясь, и кривляясь, начали громко выкрикивать свои предложения. Чего я только не услышал, чтобы создать полноценный психологический портрет живущих в Черной Усадьбе дамочек. Сожрать, запытать, содрать кожу, принести в жертву, скормить домашним любимцам, превратить в жаб, оставить рабами... Чаще всего звучали предложения об изнасиловании. Полная клиника. При каждом новом предложении мои несчастные ученики, извиваясь в путах, вздрагивали и мычали. Только сейчас я заметил, что их рты были заткнуты какими-то грязными тряпками. Надеюсь, это не ведьмины трусы, ношенные недели две. Меня аж перекрутило, как представил.

Верховная светилась от неподдельного восторга. Еще бы, такие интересные и привлекательные предложения ей поступают. Есть из чего выбрать. Поглаживающая разомлевшую уродливую жабу Гульфия сварливо прокаркала:

– Я за прелюбодеяния! Мне лично вон тот нравится, прыщавенький!

Она облизнулась, не сводя жаждущего взгляда с привязанных к крестовинам школяров. Оттуда раздался горестный приглушенный кляпом стон. Бедный Торчел. Я вполне его понимал. Не будь утнего во рту кляпа, уверен, его бы точно стошнило.

– Озабота?
– Верховная посмотрела на дергающуюся в припадке соседку. Как видно, последние слова в принятии решений все равно были за этим тремя ведьмами.
– Что скажешь ты?

– Я уже сказала, сказала, сказала!
– запрыгала в кресле эта блаженная идиотка.
– Хочу оставить себе девку! Она будет менять мой ночной горшок, собирать пиявок, приносить мне тапочки и согревать мою постель в холода! Я буду пить ее кровь, я буду пить ее жизнь, я буду...

– Мы уже поняли, дорогая, - прервала ведьму Верховная, морщась, как от зубной боли. Видимо, ее терпение тоже имело пределы.
– Значит, начнем веселиться, мои хорошие!

Ведьмы взвыли, как стая озабоченных гарпий. Гульфия повернулась к леди-босс и спросила:

– А что хочешь ты сама, уважаемая Вальпургия?

Уважаемая Вальпургия, Верховная ведьма и хозяйка Черной Усадьбы, зловеще прищурилась, облизала длинным, похожим на жало языком черные губы и выпалила:

– Я хочу оргии! Славной, жуткой, продолжительной оргии!!!

От дикого ора ведьм едва не рухнул закопчённый потолок. Думаю, если бы не кляпы, мои ученики тоже заорали бы. И отнюдь не от радости. Что ж, пора вашему покорному слуга выдвигаться на передовую. Не находите? Я услышал уже более чем достаточно! Иди же дождаться, когда перевозбудившиеся ведьмы скинут с себя одежки, чтобы насладиться видом обнажённых тел этих хабалок? Да ну на хрен, ни одна из них не походила на Салму Хайек или Монику Белуччи в их лучшие годы!

Ведьмы как ужаленные вскакивали со своих мест и, на ходу избавляясь от верхней одежды,

гурьбой охочих до молодых тел маньяков неслись к задергавшимся в путах пленникам. Кто как и с разной скоростью! Одна древняя карга, ковыляя на костылях, до того резво передвигала своих ороговевшие копыта, что давала форму более молодым и шустрым. Давненько, видать, у нее любви не было! Ну, потешились и хватит.

Я сделал шаг назад, поднял ногу и со всей мочи ударил в дверь. Перкосившаяся дверка едва не слетела с петель, гулко бухнувшись о стену. Под изумленными взорами разгоряченных красоток я вошел в зал и встал перед привязанными к деревяшкам пленниками, преграждая путь рвущимся к ним ведьмам. Одна дамочка, оставшись в драной нижней юбке, отчаянно потрясая длинными сморщенными бурдюками грудей, с обезумевшим взглядом перла как танк, не замечая никого вокруг. Даже меня. Я вскинул перед ее перекошенной от страсти рожей ладонь и громко сказал:

– Тпру, гражданочка!! Заявленный секс по отношению к несовершеннолетним отменяется. Подберите сопли и угомоните свои гормоны!

За моей спиной раздалось задавленное кляпами радостное мычание. Радуются, значит, лоботрясы моему героическому появлению. Ведьмы же не обрадовались. Поднялся возмущенный визг. Представляете? Некоторые особо распалившиеся особы, стыдливо отворачивались, задирая платья и юбки, прикрывая обнажённые разной степени спелости груди, и выставляя на обозрение грязные, штопанные и засанные панталоны и труселя! Хрен редьки не слаще!

Пользуясь смятением и переполохом в рядах образин, я подошел к своим птенцам и повытаскивал из их ртов кляпы. Они закашлялась и заплевались, Торчела тут же вырвало. Я недоуменно уставился на свои руки. Точно. Грязные вонючие трусы. И хватило же фантазии у некоторых! Отбросив исподнее, я брезгливо потер руками о плащ и лихо подмигнул:

– Ну что, соколики, не ждали?

– Учитель, - надтреснутым голосом выдавил Рамси. Венера Фемус беззвучно, некрасиво кривя рот, зарыдала. Я повернулся к шипящим, как выводок змей в чане с кипятком, ведьмам и сложил руки на груди. Своим самым строгим взором я неспеша обвел замерших красоток и громко спросил:

– Кто дал вам право издеваться над моими учениками? Дамы, я жду ответа. И надеюсь, что он меня устроит. Я ничего не имею против оргий, но не в моем присутствии, и не с участием детей. Учтите, это называется педофилией и тянет на серьёзный срок в Железном Черепе!

Ведьмы обалдело уставились на меня. Переглянулись с котами, с жабами, с пауками и наконец обратили беспомощные обиженные лица с потухшими черными глазками к Верховным. Одна из молодок с грудями размера седьмого, но в количестве аж трёх штук, разочарованно произнесла вслух то, что, несомненно, стало доходить до всех остальных:

– Так что, любви не будет?

– Прошла любовь, завяли помидоры!
– бодро гаркнул я.
– Не переживай, милая, твои то голы и твои достоинства!! Будь я моложе...

У стервы хватило совести стыдливо покраснеть... Гульфия и Озабота злобно пялились на меня. Они умостили обратно в кресла свои зады, толстый и костлявый, пытаясь сохранить остатки достоинства, оставшись в одних черных, то ли от грязи то ли от изначального цвета панталонах. Вальпургия, не сумевшая заголиться, чуть нервно поглаживала свою змею и не сводила с меня насупленного взгляда. Зашибись, только кучи обиженок-ведьм мне не хватало! Я уже начал чувствовать себя виноватым, из-за того, что лишил скучающих женщин редкого развлечения. Хоть бы извиняться не начать.