Я и Путь in… Как победить добро
Шрифт:
В квартире, в которой практически дневал и ночевал, про «темный зов плоти» я ничего не слышал, а про дружбу слышал, про недопустимость низости тоже – он бился, чтобы мы наркоманами не стали и пьяницами, и – это важно – не был одноклеточным дидактиком. Ему не давал покоя вечный самоанализ, он вставал в шесть ежедень и думал не об обложках (по крайности не о них в первую голову), но о том, что# он оставит сыну Мише.
Обзывая меня вредоносным шутом, требовал, чтобы я больше времени посвящал детям: «Это самое важное, грузин!»
Не надо ему голубых было, но если уж вам так неймется, так уж и быть, унижусь и открою, что сам водил к нему, холостяку, девиц, а утром их выпроваживал, цинично приговаривая:
Я обнаруживаю величайшее замешательство, когда от термитов надо оберегать сложных, но достойных людей.
И он, между прочим, не делил людей на «голубых» и «Отариков» – делил на талантливых и бездарных.
И он научил стоять спиной к спине, когда наших бьют.
…Я стою, Юрий Шмильевич!»
– В 90-м году благодаря в том числе Айзеншпису я познакомился с Виктором Цоем (за несколько месяцев до его трагической гибели) и взял у него интервью, а ты был с Цоем знаком?
– Пять минут, в течение которых только об одной вещи спросил. Ну, ты же такой тип, что знаком со всеми, включая моего ставленника Мубарака, а я плебей, зулус и пигмей, которого подпускают только к Наталье Сенчуковой, жене Виктора Рыбина (теперь ни ту, ни другого никто в Украине не знает – забыли), короче, на общение с Цоем у меня было всего ничего, и пока старикашка Айзеншпис, я так понимаю, шарил по карманам моего оставленного в вестибюле пальто, я спросил: «А это правда, что вы очень дружите с Юрием Шатуновым?» Цой удивился: «Кто вам сказал?».
– Какой оскорбительный вопрос ты ему задал!
– Не-е-ет, наоборот – он засмеялся: «Юра Айзеншпис сообщил?» – «Да, дряхлый старикашка, Стена Плача», и Цой продолжил: «Дружу. Айзеншпис считает, что говорить об этом – моветон, хотя Шатунов – один из самых близких мне людей». Я конечно же удивился: «Вы, гений слова, семи нот, и человек, который «Белые розы» поет уже 48 лет, – как это? Он же дебилом считается!» – «Не-не-не, он не виноват, что столько дебилов им восхищаются, к тому же песня его – гениальная».На этом мое счастье закончилось, потому что вошел Айзеншпис и куда-то меня отвел (он сам меня еще толком не знал), но во второй моей книге, которая выйдет скоро тиражом чуть большим, чем у Гришковца за всю жизнь, я описал эту историю и попросил издателей смонтировать фото так, будто Цой меня обнимает. Дима, ради увеличения популярности я готов буквально на все!
...
«В смерти Талькова повинна Азиза, убийца – ее браток».
– Наверняка секретов в шоу-бизнесе для тебя нет, и ты либо знаешь, либо догадываешься, отчего и от чьей руки погиб в свое время Тальков?
– От рук того парня, Малахова, который стрелял, – никто этого не скрывает, и не отрицает он сам, но конечно же в смерти Талькова повинна Азиза, потому что, зная артистические нравы и уровень истеричности подавляющего большинства шоу-бизнесовых барышень, в том числе украинских, которым ничего не стоит толкнуть мужика на говенный жест, могу предположить: она настроила бандюка, чистой воды братка, на то, чтобы он одернул к тому моменту почти культового поэта, композитора и исполнителя. Думаю, способность артисток ссорить людей и науськивать их друг на друга – мало оцененный феномен в истории киргизской, украинской, грузинской и даже эстонской культуры. Господи, они такие все мра…
– …мрачные…
– …да-да-да; приятно иметь с тобой дело! Нехорошее слово заменили быстренько эвфемизмом (кстати, заметь, я – единственный в мире грузин, который слово «эвфемизм» знает!).
Азиза наверняка сказала Малахову: «Он меня оскорбил, иди разберись», а барышни, повторяю, так умеют науськать, что заведенный человек даже не смотрит, кто перед ним. Тогда артисты уже начинали бандитов обслуживать, их частные вечеринки, а Тальков дистанцировался от всех, у него была некая нота высокомерия. Естественно, он считал, что такое говно, как Азиза, переходить дорогу ему не должно. Он – великодержавный певец, а здесь какая-то «Милый мой,
– Это по-эстонски?
– Да, а ты и эстонский знаешь? Сейчас вот подумал: как, наверное, рады эстонцы, что на просторах великой Украины мы их язык употребляем… Так что виновата Азиза, убийца – ее браток.
– Странно, а пишут, что Шляфман, директор Талькова, который в Израиль сбежал…
– Исходя из фамилии вышеупомянутого человека, он, думаю, малодушный, он бы не убивал. Он и убийство – вещи несовместимые, как Гольденберг и совесть.
– Почему же тогда Малахова отмазали – ты задавал себе этот вопрос?
– Из всех смертей в шоу-бизнесе меня больше интересуют (если это не святотатски звучит) гибели тех, кто безосновательно ушли – только из-за того, что в их жизни были кокаин и героин. Вот как можно было уйти по-дешевому? Меня, например, всегда волновали Сорин и Насыров, а что касается Талькова… Я же видел, что он заносчивый, вернее, не то чтобы заносчивый – у него было специфическое отношение к жизни: если не чувствовал ровню…
Где, кстати, критерий, по которому ты определяешь, ровня тебе человек или нет? А может, моя мама, которая по-русски не знала даже «Мама мыла раму», культурнее Дмитрия Анатольевича Медведева, президента моей страны, раз в 500 – так она что, считалась бы неровней Талькову? Увы, Игорь каждый раз определял для себя, следует с теми или иными людьми общаться или же нет, и вдруг появляется какой-то мужик, которого науськивает женщина: «Мы должны последними выступать!» Конечно, из духа противоречия Тальков уступить не может: «Кто вы такие? Я про возрождение российской державы пою, а ты шлюха, иди на… а то щас как дам!» (Замахивается.) Началась перепалка из таких, о которых – уж я-то знаю! – потом, задним числом, жалеешь. Со стороны Малахова смысл был в том, чтобы доказать…
– … а перед ней тем более…
– …да, поэтому я считаю, что не сбежавший виноват, не Стена Плача, а гораздо более прозаический парень. Он хотел показать якобы красивой и якобы талантливой, на что ради нее готов. Ослеплен он был, понимаешь, – раз, и все! – а человека уже не вернешь…
– С якобы красивой и якобы талантливой сейчас ты встречаешься?
– Ты про кого – про Жанну Фриске?
– Почти – про Азизу…
– На фоне Азизы Жанна Фриске как раз кажется мне симпатичной… Да, встречался, однако не скажу ничего худого: она мерзкая, но все-таки леди. Кстати, ничего плохого в слове «мерзкий», которое сегодня в интервью Гордона звучит, я не вижу, и если уж, говорят, Янукович – первый поклонник твоей программы, значит…Есть просто категория людей, которые жалуются все время на жизнь, им повсюду мерещатся козни, и я еще готов терпеть эти жалобы в исполнении тех, кому не на что концы с концами сводить, но когда это от артиста исходит, который сам себе все испортил, стенания не работают. Это вот Маша Распутина – из богатых, это, как ни странно, семейство Агурбаш, которому я поклялся мстить до конца жизни…
– Тебе что, их колбаса не понравилась?
– Во-первых, никто меня ею не угощал – может быть, даже поэтому (смеется). Кстати, вот сучьи отродья – действительно, ведь колбасой меня не угощали, а зря: это был бы последний шанс примириться…
Если такие люди жалуются, я этого не принимаю. Ну, был момент, когда из-за одной песни, как у Легкоступовой «Ягода-малина», тебя везде ангажировали. Тебе 20 лет, ты популярной стала и вдруг возомнила, что ты – Барбра Стрейзанд, но, во-первых, Барбра Стрейзанд – одна на весь мир, во-вторых, если речь идет об Азизе, такую подлость ты совершила! Это ведь подлость – в той или иной степени, даже если не квалифицируется как деяние, за которым следует наказание. Прозвучала одна лишь фраза: «Ты будешь это терпеть?» – и все! Ее произнесла женщина, в глазах которой мужчина хотел самоутвердиться, а я, например, из-за моей юной любви по водосточной трубе залез на четвертый этаж готового к обрушению кутаисского дома. Тогда еще не знал, что это роковая ошибка – на всю жизнь, а он оказался упрямым: «Я тебе докажу!» Малахову повторяю, нужно было показать, что в данном конкретном случае его антураж бандитский имеет место.