Я иду искать. История вторая

Верещагин Олег Николаевич

— Зачем... Просто я не думаю, что тебе будет приятно смотреть в глаза Бранке. Хоть она и тоже девчонка. А впрочем — дикая славянка, что тебе до нее...

Казалось, что Олег все-таки бросится на горца. Но — удержался, только сузил глаза:

— Бранка... да что она знает о том, какая тут война, что может знать?!

И тогда Йерикка, отвернувшийся было в сторону, посмотрел в лицо Олега. И спросил с удивленным презрением:

— А ты хочешь, чтобы она что-то об этом знала?!. Мне-то казалось, что ты сюда пошел, чтобы защитить ее от этого знания!.. Да ты и впрямь

струсил, Вольг. Я-то думал, что ты просто устал, как и я, а ты... — он помедлил, сме­рил побледневшего, опершегося на выступ скалы Олега долгим взглядом и закончил уже с откровенные презрением: — Ты струсил! И предаешь не толь­ко нашу землю — но и СВОЮ любовь!

Они стояли, глядя друг на друга. Потом Олег поднял ладони к лицу и отвернулся. Плечи его задрожали, и голос, и когда он вновь заговорил, преры­вался:

— Мы все умрём... мы умрём... мы все будем лежать среди камней... а они будут ходить вокруг и смотреть, как мы гнием... мы не сможем победить.

«Мы уже победили», — хотел сказать Йерикка, потому что это была пра­вда. Сказать — и уйти, потому, что с трусом не о чем разговаривать.

— Вольг, — вместо этого осторожно и мягко спросил он, — ты так боишься умереть?

— Дурак! — выкрикнул Олег, убирая руки от лица. — Ой, дурак, идиот! Я боюсь смерти! Ничего я не боюсь уже! Дурак, дурак, дурак! Мы же спим с этой смертью, мы трахаем ее! Дурак! Я— боюсь?!.

— Погоди. Не кричи. — Йерикка протянул руку, но Олег яростно отстранился. — Ладно, — примирительно сказал. Йерикка, — не буду тебя трогать. Чего ты завелся? Пошли в лагерь.

— Ты ничего не понимаешь! — Олег застонал, и Йерикка вздрогнул: так стонут раненые в живот люди. — Это же... БЕССМЫСЛЕННО!

— Мы победим, — твердо сказал Йерикка. — Мы обязательно победим.

Олег засмеялся. Он смеялся и плакал — и более страшного зрелища, ме­стное слово, Йерикке не доводилось видеть. Сквозь дикие звуки Олег выговорил:

— Ну и что? Ну и ЧТО? Ну и победим даже. А что дальше?! Кто мне вернет... МЕНЯ?

И тогда Йерикка понял. Понял и испугался еще больше. Он уже знал, что Олег сейчас скажет, знал так же хорошо, как свои собственные мысли. «Мол­чи, — попросил он немо, взглядом, — я тебя прошу, молчи. С тобой этого не могло случиться. Молчи, я ведь не знаю, что тебе возразить, молчи!..».

— Я запутался, Эрик, — в голосе Олега прозвучала такая тоска, что мир вок­руг стал однотонно-серым, а дождь обрадованно зашуршал по камням. — Я больше не знаю, где добро, а где зло. Все смешалось вокруг...— он устало вздохнул и привалился к камню. — Я не трус...

— Я знаю! — Йерикка шагнул к нему. — Я сказал это со зла, слышишь, братишка, со зла, потому что там, у вельбота, ты один был прав, ты один говорил по Верье!

— И ничего я не боюсь, никакой смерти, никакой боли... Но ЗАЧЕМ? — спросил он, требовательно посмотрев в глаза Йерикке. — Раньше во всем этом был смысл. Я точно знаю, что был... А сейчас... — он прислонился щекой к камню. Белый профиль на красном граните за серой вуалью дождя. Йерикке вдруг показалось, что его друг сейчас умрет, что он УЖЕ умер... — Получается,

что цена за нашу правду выше самой правды.

— Ничего не может быть выше правды, — возразил Йерикка.

— Чьей? — задал Олег страшный вопрос. — Я смотрел в глаза этих ребят и девчонок — в них тоже правда. Их правда, наша правда, чья-то правда... А где та, настоящая, ради которой стоит жить?

Йерикка больше не искал слов. Он сражался за друга, сражался за любимого смелого, отчаянного, непреклонно-честного младшего братишку, сражался со всей войной, с огромной мерзкой тварью, которая хотела сожрать Олега... а в поединке тело отвечает на выпады врага раньше, чем сообразит неповоротливый мозг.

— Ты показал нам, где эта правда. МНЕ показал, — ответил рыжий горец. — Ты показал, что беззащитных и бессильных не убивают. Что даже у самой страшной войны есть честь и совесть. Тебя смутило, что ОНИ храбры и решительны? Это так. Но вспомни слова этого храброго и решительного убийцы. И если ты не поймешь, ГДЕ правда — тебе и точно лучше уйти. Никто из НИХ не задумался бы убить раненых и безоружных детей. А мы — не убили. Нам стало СТЫДНО уже от того, что мы схватились за мечи — вот правда! Так о каком же «все равно» ты говоришь?! Что вообще ты сравниваешь?! В чем запу­тался — в трех соснах?! Добро и зло он разучился различать, спасите его от сложной философии, а то дурные сны будут тревожить!

Йерикка схватил Олега за плечи и с ненаигранной злостью тряхнул. Потом как-то сразу остыл и смущенно улыбнулся, переводя дух:

— Довел ты меня...

Олег шмыгал носом. Потом тихо попросил:

— Прости... я просто...

Что-то, очень похожее на нежность, мелькнуло в глазах горца. Он об­нял землянина одной рукой и накинул на него край плаща:

— На ветер в своем рванье убежал, дурак... — тоном папаши сказал он, при­тянув Олега ближе. — Пошли, умоешься.

— Угу, — благодарно хрюкнул Олег. Вдвоем они зашагали к ручью, текшему у подножья скал. Олег угрюмо сказал:

— Я как с ума сошел... понимаешь, они похожи на наших, очень...

— Бывает, — Йерикка пожал ему плечо. — Ты прости, я там наорал на тебя разного...

— Ничего, в таких случаях надо пинать в копчик изо всей силы. В целях эле­ментарного прекращения паники...

Йерикка засмеялся и растрепал волосы Олега. Тот отстранился, недовольно пробормотал:

— Ага, нашел младшего брата!

— А что — нет? — весело спросил Йерикка, подумав — Олег угадал его мысли. Олег махнул рукой:

— Черт с тобой, братишка. Только учти, брат — не отец, братья и дерутся...

— Ладно, резервирую за тобой право на физическое сопротивление, если вдр­уг решу воспитывать тебя не по делу.

— Скажи по-русски.

— Короче, можешь врезать мне по зубам, если, как ты говоришь, выступлю не по теме.

— Теперь — понял и ловлю на слове.

Они подошли к ручью. Олег опустился на колени, но умываться не стал. И спросил вдруг:

— Как ты думаешь, мы погибнем?

Иерикка долго не отвечал. Молчал и лишь слизывал с губ дождевые капли. Олег не торопил его. Он ждал...