Я их всех убил
Шрифт:
Когда их хозяин понял, что факты крайне серьезны, на лице его отразилась искренняя печаль, а с губ сорвалось еле слышное ругательство.
– Проблема, доктор, – продолжил жандарм, – заключается в том, что мы почти ничего о нем не знаем, а часики тикают. Мы еще надеемся, что предполагаемые жертвы живы и нам удастся отыскать этих людей, но сведений, на которые мы можем опереться, пока совсем немного.
Беккер поглубже уселся на обитую искусственной кожей банкетку и спросил:
– Он все еще задержан?
– Да, – хмуро подтвердил Максим. – И законный срок задержания подходит к концу,
– Расскажите мне немного о нем. Как он? Как себя ведет?
– Почти ничего не говорит. Только твердит без конца одну и ту же фразу: «Я их всех убил». И больше ничего.
Беккер нахмурился и вроде бы не принял заявление бывшего пациента за чистую монету.
– Странно, вы недавно сказали: «Капитан вы», сделав ударение на первом слове. Вы наверняка опасались, что я не позволю вам подняться на борт, но использовали прозвище, которое мне когда-то дали. Если оно вам знакомо, значит Кристоф был не так уже неразговорчив.
Максим понял, что имеет дело с равным противником. Как в шахматной партии, доктор двинул фигуру и начал игру; но это была ловушка, и жандарму предстояло определить, насколько продуманная.
Он помолчал. Вмешалась Эмма:
– А с чего вы взяли, что мы боялись вашего отказа?
– Дорогая мадам…
– Аджюдан Леруа, – перебила его она.
– Госпожа аджюдан, – продолжил он.
– Просто аджюдан или аджюдан Леруа, – снова прервала его она.
– Аджюдан Леруа, – поправился доктор, не выказывая ни малейшего смущения, – я гражданин Швейцарии, и мой адрес также значится в этой прекрасной стране. Я предполагаю, что ваш коллега, присутствующий здесь, хорошо проделал свою работу и узнал, прежде чем явиться сюда, что яхта, на борту которой мы находимся, пришвартована у другого берега Роны, с французской стороны. Все это из-за ремонтных работ, кстати затянувшихся, в моем обычном порту приписки. Он также знает, что на ведение расследования в Швейцарии требуется разрешение судьи и местных властей; но тот факт, что я сейчас во Франции, предоставляет ему некоторую свободу. Технически он совершает ошибку, и я принимаю вас здесь исключительно по моей доброй воле.
Эмма испепелила Максима взглядом. Больше всего она не выносила, когда Максим тихушничал и не раскрывал карты. Хорошо ж она теперь выглядит!
– Будет достаточно, если вы расскажете нам все, что вам известно о Кристофе Корню, – посуровевшим голосом сказала она. – Полагаю, вам знакомо выражение «воспрепятствование отправлению правосудия»?
Он поднял руки в знак капитуляции:
– Без паники, аджюдан Леруа: если вы здесь, то потому, что я расположен вам помочь. Но, к несчастью, я не в состоянии сказать вам что-то большее о Кристофе. Если вы утверждаете, что он твердит эту фразу, значит у него явный приступ безумия. Он правда ничего больше не сказал? Даже не назвал себя?
Максим прищурился:
– Нет. Эта фраза повторялась раз за разом, и единственной дополнительной деталью, которую он произнес, было ваше прозвище.
– При каких обстоятельствах он его назвал?
– Полагаю, в припадке.
– На ваш взгляд, это был приступ паранойи?
– Можно и так назвать, – кивнул жандарм.
– Каким образом вы установили
– Вообще-то, вопросы здесь задаем мы, господин Беккер, – раздраженно прервала его Эмма.
– Доктор Беккер.
В кабине повисло тягостное молчание. Заморосил легкий дождик, покрыв мелкими капельками многочисленные окна, шедшие по всем сторонам помещения.
Максим чувствовал, как его коллега все сильнее напрягалась при каждом ответе психиатра, и решил снова взять разговор в свои руки:
– В каком году ваш пациент вышел из клиники «Сен-Жан»?
Тот сделал вид, что задумался, возведя глаза к потолку и медленно почесывая бороду. Лгать он не умел.
– Мм… пять лет назад, кажется.
– А вы его видели после того, как он вышел?
– Лично я – нет. Мой брак был уже на последнем издыхании, и я ушел с поста директора этого заведения вскоре после того, как истек срок заключения этого пациента. Однако Кристоф был обязан оставаться под наблюдением и ежегодно проходить психиатрическое обследование.
Максим, сидевший на банкетке, выпрямился и подхватил:
– А кто должен был оценивать его состояние, вы?
– Ха-ха, нет! – засмеялся тот. – Полагаю, судья назначил эксперта-психиатра или что-то в этом роде. Советую вам отправиться в «Сен-Жан», они сумеют лучше, чем я, ответить на интересующие вас вопросы. Хотите, дам их координаты и предупрежу о вашем визите, если вам это поможет?
Жандарм покачал головой, опустил глаза на экран своего мобильника и встал.
Эмма, слегка удивившись, последовала его примеру.
– Спасибо, но не стоит, – сказал Максим.
Доктор Беккер тоже поднялся.
– Хорошо. Позвольте в таком случае вас проводить.
Он пошел впереди гостей и поднялся по ступенькам, ведущим на мостик. Хлесткий порыв ветра взлохматил его волосы и заставил прикрыть глаза. Затем он посторонился, пропуская их к сходням, связывающим яхту с берегом.
Когда они уже были на полдороге к машине Максима, доктор Беккер их окликнул:
– Надеюсь, вы найдете этих людей… и живыми!
Его голос затерялся в рокоте реки.
– Что на тебя нашло? – спросила молодая женщина, когда напарник захлопнул наконец дверцу. – Он еще даже не начал все выкладывать, как ты вскочил – и фьють! Поставил точку в разговоре.
– Мы бы больше ничего нового от него не узнали.
– Тебе это твоя синергология подсказала? – сыронизировала она.
– Нас ждет кое-что более срочное, – ответил он не терпящим возражений тоном.
– Правда? И можно узнать, что именно?
– Обнаружилось происхождение ключа. Мне пришла эсэмэска от Павловски, – бросил он, включая задний ход.
22
В конечном счете желудок одержал победу. Когда все коллеги покинули помещение бригады, Борис позволил себе сделать перерыв и перекусить.
Он смаковал пиццу с пепперони, которая с первого куска показалась ему самой вкусной на свете. У него сразу мелькнула мысль о Максиме с его модным режимом питания, и он едва не посочувствовал напарнику. Мимо того проходили такие радости жизни, как сыр и мясо. Неудивительно, что он бледный как смерть и вид у него вечно подавленный.