Я из огненной деревни…

Брыль Янка

Ну, там уже пришла я в лес. Рука ранена, дак смяло палец этот, потяну — не отрывается… А там — партизаны уже… Доктор сделала мне перевязку…» (Плачет.)

Рассказы уцелевших мучеников с необычайной силой воссоздают жуткую непонятность злодеяний, которые обрушились на мирную деревню.

Еще раз вернемся к рассказу Ганны Ивановны Потапейка.

«…Ну, и как уехали они, фашисты, на партизан, да как зашли в землянку — их взорвало. Человек, може, десять… Ну, как взорвало их на тех минах, дак

они вернулись, да окружили наше село… Уже не глядели ни на детей, ни на стариков, всех, всех согнали нас. Вот сюда где этот памятник, в сарай нас согнали. Колхозный был сарай, большой… Это вечером было, когда сгоняли, день малый был, дак вечером. Сгоняли нас, а мороз, мороз! Сильный! Как раз же коляды были, самый сильный мороз был, и снег был большой. Утекать — дак очень же трудно утечь. Прямо снег такой, как войдешь, дак и ног не сменишь.

Сидим, сидим, назавтра уже. Рассветает…

— Ну, что, говорят, ну, что будет? Что-то ж не пущают нас. Ну, говорят, это будут выгонять коров да все себе забирать, кур, коров, а тех уже будут гнать, молодежь, дак нас не выпущают, чтоб не плакали матери, да все там…

Это мы так решаем.

Ну, и сидим, поглядываем в окна… Ну, так часа в два — идут. Идут, ну, слава богу: будут нас выпущать! Идут, их много идет, и начальство уже, видим, идет. Ну, пущать будут. Э-э-э, как только открыли сарай — „Идем, идем на улицу!..“ Вышли на улицу, они нас завернули туда на шлях. Ну, как завернули на шлях, уже мы поняли: что-то уже сделают. Уже стали бабы плакать, кричат уже…

Загнали туда, дак уже видим: и шапки лежат, и сумки те — наших мужчин… Тогда мы уже поняли, что будут и нас… Что-то сделают: сожгут или расстреляют. Уже в окна повставляли пулеметы, в каждое окно.

…Стали они в окно стучаться:

— Дайте нам человека.

Они уже так порасстреливали, что хозяйка была, варила им есть, дак и ту… И нема кому варить им еду. Женщина там с нами была, по-немецки говорила. Вышла она дитём — дак они за ребенка — выкинули, а ее повели. И тогда стали уводить. Человек по двадцать — расстреливать…»

Построить в Брицаловичах памятник-мемориал — эту мысль подал колхозникам их председатель, бывший фронтовик Иван Борозна, младший брат которого командовал партизанским отрядом, что действовал в этих местах.

Отряд состоял преимущественно из брицаловичских парней. Их семьи стали первыми жертвами карателей. Сами они, партизаны, возродили деревню после войны: разобрали обгоревшие трубы, построили новые хаты, поочищали колодцы…

Колодцы сожженных деревень…

Пожалуй, не меньше, чем обелиски-трубы в Хатыни и в Брицаловичах, поразило нас трагической тоскою зрелище колодезного журавля, точнее, одной только сохи от этого журавля, раздвоенной рогатины, торчащей в небо. Соха колодца — единственное, что осталось от деревни Маковье Осиповпчского района.

Остались еще от Маковья выбеленные дождями валуны да несколько одичавших яблонь. Другой колодец, что был на краю деревни, восстановили, над его срубом бездумно раскачивается смычок журавля, позванивая на ветру жестяным ведром. Этот колодец неподалеку от пастушьей хатенки, в которой хозяйствует дед Антон Миколаевич Павл'oвич, бывший партизан и единственный косвенный свидетель трагедии деревни.

«…Это

в самые морозы было, в сорок третьем году, — Рассказывает он. — Утром оцепили деревню. Я из лесу тоже бежал домой. Тут по мне стреляют, а я кинулся в снег, удрал. Я хотел семью забрать в лес. У меня двое деток было. Ну, по мне стали стрелять, и я в лес, и крутился, значит, по лесу… Стояли они три дня. Туда нельзя было никак ткнуться, ткнусь — ракетой осветили, начал стрелять по мне.

Нас уже несколько человек собралось. Пришли — Все тут погорело… Мы на третий день собрали их, хоронили До войны тут сорок четыре двора было.

Я тут сторожую. И сенокос охраняю…»

Старик стоит на большой, засеянной тимофеевкой поляне, которая была когда-то деревней. С таким простым домовитым названием Маковье. В его памяти еще сохраняется картина былой деревни: хаты, дворы, фамилии людей… Стережет Антон Миколаевич миражи своей юности. Рассказывая о старом селе, он в каком-то забытьи показывает пальцем на четыре валуна, описывает дом, который когда-то стоял на этом фундаменте, показывает на три березы среди поляны, говорит о срубе, в котором расстреляли и сожгли жителей Маковья.

На простеньком обелиске в кустах сирени написано, что деревню эту фашисты сожгли 8 января 1943 года, убили более 270 ее жителей, а также людей из других деревень, что уходили от карателей прятаться сюда, в лесную местность.

Из всех, увиденных нами в разных уголках Белоруссии, богатых и скромных памятников, на братских и одиноких могилах с дней оккупации один поразил нас по-особому.

Он стоял в Липичанской пуще, на Гродненщине, около серого, печального хутора Яблонька, который вырос после войны на пожарище, среди огромной, пустынной прогалины. Мы видели тот необычный памятничек летом 1971 года, пока еще его не заменил другой, современный, побогаче. А тот был очень простой, сельский — каменная пирамидка со ржавым чугунным крестом, и стоял он — и в этом его необычность — на низеньком цементированном колодезном кругу…

В колодце засыпана крестьянская семья. Надпись на памятнике, уже к тому времени не очень четкая, говорила, что в глубь эту брошены, — кто знает, или убитые предварительно для большего удобства, или, может, живьем, под страшный плач и крик — Иван Пархач, сорока восьми лет, жена его Агата, сорока семи лет, дочь Зина, восемнадцати лет, сын Михась, шестнадцати, и младшая Мария — четырнадцати… Было это 14 декабря 1942 года. Памятник поставили племянница и зять. Те, кто поселились после на этом горьком подворье, построив хату подальше от колодца.

Взволновал нас даже не так памятник, как человеческий долг поставить его тихо, осторожно, чтоб не нарушить покоя усопших.

В других местах о таком же нам говорили другие памятники и люди.

В деревне Костюковичи Мозырского района — четыре могилы-колодца, в которых похоронены жители деревни, удушенные в «газвагенах», душегубках, которые начиная с 1942 года выпускались в Берлине по заказу Гиммлера. О жутких событиях в Костюковичах нам рассказывали очень немногие уцелевшие жители этой деревни. Теперь могилы-колодцы забетонированы, в ниши вмурованы мраморные доски, на одной из них написано, что здесь лежат дети, на другой — женщины, на третьей и четвертой — мужчины…