Я, Легионер
Шрифт:
— Нет ни кактусов, ни дюн, — был его комментарий.
— А зачем они тебе?
— Желудок не в порядке, мне нужно в туалет. Присесть за что-то, — объяснил малыш.
— Ха-ха, ты съел большую часть нашего провианта, я тебя понимаю. — Я огляделся и обнаружил, что кроме песка вокруг ничего не было.
— Что же делать? — спросил меня Сергеев, как будто я был его матерью.
— Выбираешь направление и идешь, пока не удалишься от нас. Хотя бы вонь не чувствовали, достаточно того, что воздух, как в печи.
Сергеев послушно взял нож и рулон туалетной бумаги и отправился. Он вернулся
— Пока делал свою работу, с меня стекло больше пота, чем я мог себе представить, что есть в моем теле. После как напрягся…
— Меня не интересуют твои дерьмовые истории, — сказал я. — Жара невыносима для всех, не один ты срешь.
— Я просто хочу немного воды, моя кончилась, — попросил он жалобно.
У меня было полбутылки воды, и вскоре должны были прилететь вертолеты. Я отпил глоток, потом протянул ему бутылку.
— Спасибо, ты как мать родная, — поблагодарил он и выпил залпом.
Вертолеты задержались часа на два, и во рту пересохло. Когда наконец послышался шум их пропеллеров, я вздохнул с облегчением. Вода была нашим спасением в пустыне, я научился ее ценить. Парашют, который был прикреплен к металлическому каркасу, начал быстро спускаться к песку. Джип капитана Ляжуани отправился туда, где приземлился ценный груз. Чуть позже вода была распределена, и Четвертый эскадрон отправился в полном составе к конечной точке своей миссии — оазису Фалья.
Расположившись километрах в пятидесяти от Фальи, на рассвете мы направились в город, чтобы попасть туда пораньше. В десяти километрах от места назначения начали появляться пальмы и кактусы, которые были доказательством того, что мы подходим к оазису. Мы вышли на довольно проторенную дорогу: грузовики двигались по ней со скоростью почти сто километров в час. Мы добрались до Фальи в считанные минуты.
Я ожидал увидеть что-то вроде большого города, но, к моему удивлению, первые здания, которые я увидел, были больше похожи на археологические раскопки. Здесь люди, очевидно, не знали, что такое крыша, а иногда даже отсутствовали и стены зданий, но было много красивых деревьев и небольших кактусиков на дюнах. Караваны кочевников расположились на окраине города, и шум грузовиков испугал верблюдов. Рано пробудившиеся люди смотрели нас с благоговейным трепетом. Очевидно, эти люди настрадались вдоволь во время гражданской войны. Пройдя через оазис, мы, как кочевники, поселились на окраинах, в то время как наш капитан отбыл на какие-то деловые встречи. Мы находились в состоянии боевой готовности, но все казалось спокойным. Атмосфера не была напряженной, но снова, как и в других городах, через которые мы проезжали, мы видели невероятную нищету голодающих и надежду получить что-то в подарок в глазах детей.
Вокруг нашего лагеря было полно финиковых пальм. Видимо, это был основной фрукт в этом оазисе. Варенье, сухари и печенье мне надоели, и я решил залезть на пальму. К счастью, она не была слишком высокой, а финики были очень хрупкими. С тех пор как я приехал в Африку, я похудел больше чем на десять килограммов, так что ствол удержал меня, и я с удовольствием жевал сладкие фрукты. Йорданов также залез на пальму и начал есть финики.
Мы сели под кустом, держа в руках финики и бутылки минеральной воды, и стали любоваться пейзажами, пальмами, дюнами и удивительно мелким песком. Вдруг странный шум позади нас прервал тишину, и, обернувшись, мы увидели метрах в двадцати караван кочевников. Когда к нам приблизился их вожак, мы вскочили на ноги. Он остановился и крикнул с почтительного расстояния:
— No, photo, no!
— О.к., — сказал я и бросил ему две банки.
— Спасибо, спасибо, — он поклонился и лишь тогда разрешил нам фотографировать.
Мы продолжали есть финики, когда группа детей начала робко подходить к нам. Большинство из них были завернуты в очень красочную одежду. Это были девочки. Когда мы встали, они побежали в панике, но увидев, что мы не гонимся за ними, остановились и начали снова приближаться сантиметр за сантиметром. Я взял две пачки обычного печенья и крикнул им:
— Подарок! — я держал печенье в руках, так как не собирался бросать еду голодным, как собаки, детям. — Берите, не бойтесь!
Дети, видя печенье, быстро подошли и протянули ко мне руки. Чувствуя интересный момент, я закричал Йорданову:
— Давай, еще одно фото, для National Geographic.
Пока я не открыл пакет, дети сидели смирно. Но когда они увидели, что я начинаю раздавать печенье, набросились на меня, как дикие зверьки. Я попытался объяснить, что хватит всем, но никто не слушал меня, и передо мной предстала сцена как из матча по регби. Печенье исчезло из моей руки в считанные секунды. Я отошел от них и пожалел о своей идее. Никто не может понять то, что никогда не испытывал. Я знал, я голодал, но увидев этих детей, понял — я никогда не был по-настоящему голодным. Йорданов, оставив свою камеру, взял FAMAS. В следующий момент дети исчезли, как будто их никогда не было. Больше никто не пришел к нам, и мы снова сели есть финики и любоваться пейзажем. Вдруг мой друг толкнул меня и сделал следующее заключение:
— Брат, я чувствую, что это моя профессия.
— Что, какая профессия? — я посмотрел на него с удивлением.
— Ну, эта — легионер, коммандос или рейнджер, назови, как хочешь. — И он пояснил: — Еще когда я был в болгарской армии в Камбодже, мне понравилось, но потом я подумал, что это был способ отслужить и подработать что-то. Но когда я уволился, начались тусовки, то да се, но всегда мне чего-то не хватало, и теперь я здесь снова, я нашел свое место, поэтому я говорю себе — эта работа для меня, и я…
— Я не придерживаюсь твоего мнения, — сказал я. — Легионер не моя профессия и никогда ей не будет. Я пришел сюда искать чего-то гораздо большего, чем ремесло. Я покинул Болгарию из-за кризиса, но вступил в легион, потому что был в тупике, я просто чувствовал, что это мой рок и моя жизнь должна пройти здесь. Я никогда не был так уверен, что это мой путь, как в тот день, когда переступил порог центра вербовки, но я знаю, что это не профессия. Для меня это школа, из которой я черпаю удивительный опыт.