Я люблю Капри
Шрифт:
— Она присылала фотографии отца?
— Две или три.
— Она говорила Винченцо. почему он ушел?
Роза улыбается мне сочувственно.
— Она написала ему, что понимает, почему он сделал то, что сделал, хотя она и не знала историю целиком. Тогда она впервые дала ему обратный адрес.
— Почему же он ей не писал?
— Что ты, конечно он писал.
— Мама сказала мне, что он никогда не пытался с ней связаться.
Роза вздыхает.
— ОднаждыКармела. когда сидела с тобой, нашла егописьма у твоей мамы. Она впала в истерику. Бедная Джина, она разрывалась на части. Она предупредила Винченцо, что будет и дальше ему
Я и непредполагала, что мама шла на такие жертвы ради бабушки. При мне она никогда не проявляла особого сочувствия к ее страданиям. Впрочем, за полвека может угаснуть даже сострадание.
— Он хранил ее письма?
— О, да. Все до одного.
— Я их не видела, когда мы просматривали его вещи.
— Он хранит их… — Роза замолкает, потом поправляется: — Он хранил их в магазине. Скорее всего, они все еще там, у него в столе.
— Зачем ему держать их на работе?
— Люка… Ты знакома с Люка? — спрашивает Роза.
У меня екает сердце.
— Да, — говорю я, затаивая дыхание.
— Люка очень нравилось, когда Винченцо читал ему эти письма.
— Почему?
— Он всегда хотел путешествовать. Он любил слушать истории про смелую девушку, которая отправлялась на поиски приключений в разные страны — в Германию. Японию. Швецию…
— П-про меня? — Я даже заикаюсь.
— Ты была для Люка как отважный исследователь. Ты отправлялась туда, где мечтал побывать он.
Я пытаюсь посмотреть на себя сэтой точки зрения — представить себя отважнойпутешественницей. Не получается. Мои поездкимогут показаться чем-то особенным только состороны, на самом деле это была обычная работа. Мне толком не удавалось посмотреть страну, в которую яприезжала, хоть и очень хотелось. Поначалу я еще была полна энтузиазма и всякий раз радовалась, что побываю в далекой стране, — я даже договаривалась, чтобы мне брали обратный билет на несколько дней позже, чем остальным. Когда заканчивалась работа и все разъезжались, я переселялась из «Холидей Инн» или другого подобного отеля, которые всегда неизменно-одинаковы внутри, в какой бы стране ты ни оказалась, и находила какое-нибудь маленькое, но колоритное местечко, чтобыполучить истинное представление о людях и обычаях. Хорошие были времена. Я возвращалась с полными карманами историй. Помню, на друзейпроизводил сильное впечатление тот факт, что я бродила в одиночку но Берлину или, скажем, обследовала Канны. Казалось, и живу очень насыщеннойжизнью. Но потом контрактов становилось все больше, а времени — все меньше. Какое-то время я еще иногда ускользала по ночам, чтобыосмотреть город, но вскоре, как все, приобрела привычку торчать в отеле и смотреть телевизор. Сколько я упустила!
— А почему Люка сам не путешествовал? — спрашиваю я Розу и невольно представляю, как сталкиваюсь с ним на мосту в Праге…
— У него не было такой возможности. Люка связался с плохой компанией. Дурные парни, дурные девицы. Люди без будущего. Но в воображении, в мечтах, он путешествовал… Ты видела его тело?
— Да. То есть… Ну, вы знаете, на лодке… Роза улыбается.
— Его тело украшено образами из его фантазий. Каждая татуировка — как обещание самому себе.
— Какое обещание? — Я вспоминаю сердца и единорогов.
— Обещание верить, что в мире существуетлюбовь и волшебство. У него были плохие времена.
— А потом он встретил свою жену, — продолжаю я, мучая себя мыслью, что она так или иначе его спасла.
— А потом ты встретила
— Что? Откуда вы о нем знаете?!
— Твоя мама написала Винченцо, что наконец-то появился человек, который любит тебя почти так же сильно, как она.
— Она так написала? — Я краснею.
— Да. Люка с ума сходил от ревности! — Роза смеется. — Винченцо, бывало, его дразнил.
— О нет!
— По-доброму — Люка сам говорил, что ведет себя как дурак. Он не мог понять, почему все время думает о человеке, которого даже в глаза не видел.
Я краснею еще сильнее, потому что в этот миг вспоминаю нашу первую встречу — как он на меня тогда смотрел. Неудивительно, что он говорит со мной так, будто давно меня знает. Заочно он знаком со мной уже много лет.
И тут мне становится плохо. Если бы я приехала на Капри раньше!
— С Томасом ничего не получилось, — сообщаю я безо всякой надежды.
— Знаю. Но к тому времени Люка все равно уже был женат.
— Как он с ней познакомился?
— Он ездил в клуб в Сорренто. Я думаю, это была первая девушка с Британских островов, которую он встретил.
— Она — британка! — взвиваюсь я. — Его жена — британка?
Роза несколько ошарашена, но я уже не могу остановиться.
— Как ее зовут?
— Таня, — пожимает плечами Роза.
— Таня? Таня?! — пронзительно повторяю я.
Про себя я уже давно называла ее Карлоттой или Эстеллой.
— Она работала международным корреспондентом.
Я закатываю глаза и со стоном отчаяния откидываюсь на спинку кресла.
— Еще граппы? — предлагает Роза.
Я не отвечаю. Меня переполняет необъяснимое возмущение.
— Я принесу бутылку, — решает Роза.
22
Я сижу в гостиной Розы, среди кружев и безделушек, и пытаюсь понять, почему меня так поразило то обстоятельство, что жена Люка — британка. Неужели потому, что это выглядит насмешкой судьбы — смотри, на ее месте могла быть ты? Выходит, в каком-то смысле Таня выполняет роль моего заменителя. Меня охватывает тоска. Ну почему я не приехала раньше!
— Я собиралась пойти пообедать на piazza, но раз ты пришла, я могу приготовить пасту дома. Ты не против?
Мой желудок урчит с таким энтузиазмом, что едва не заглушает мое: «С удовольствием!»
— Я могу чем-нибудь помочь? — застенчиво предлагаю я.
— Это займет пару минут, — отвечает Роза. — Посиди пока.
— Как получилось, что в доме Винченцо нет ни одной вашей фотографии? — Я пересаживаюсь на синий деревянный стул у кухонного стола.
— Я их забрала, — отвечает Роза, наливая кипящую воду в кастрюлю. — Когда я услышала, что приезжает твоя мама, я их все забрала. Я не хотела ее огорчать.
— Вы знали ее, когда она была маленькой?
— Я встречала ее всего пару раз, но Винченцо. конечно, говорил о ней постоянно. Она была очень смелой девочкой.
— Смелой?
— Всегда выглядела веселой и жизнерадостной, даже когда была огорчена или обеспокоена.
— О чем ей было беспокоиться? — спрашиваю я.
Судя по маминым рассказам, детство у нее было — сплошная идиллия.
— Детям нелегко, когда их родители постоянно ссорятся, так что дело доходит до драки.
— Кармела говорила, они никогда… — Я замолкаю, вспоминая, что меня кормили тщательно отредактированной версией взаимоотношений моей бабушки с ее мужем. — Зато сейчас она беспечальна, — отмечаю я, стараясь смотреть на вещи позитивно.