Я люблю тебя, небо
Шрифт:
Организация летного процесса требовала твердого порядка и дисциплины. Однако добиться этого Валерию было нелегко. Сверстники Шамова, создававшие с ним плечо к плечу «Мечту», не могли заставить себя называть начальника по имени и отчеству, для них он по-прежнему был просто Валера. Кое-кто выдвигал свою теорию организации нового типа руководства, которое по своей структуре больше смахивало на кооператив, нежели на боеспособный коллектив аэроклуба. Большие надежды возлагал Шамов на своего заместителя по летной подготовке Евгения Михайловича Бурцева, бывшего военного летчика с большим стажем летной работы. Но надеждам Шамова не суждено было сбыться.
— Ну и торопыга же ты, Шамов! Каким был — таким остался. Ну что ты жадничаешь? Ведь твое место на земле, у пульта руководителя полетов, — по старой инструкторской привычке начинаю воспитывать его.
— Так-то оно так. Только, чтобы хорошо руководить, надо самому в совершенстве знать все детали летной деятельности. А знаний у меня маловато, поэтому и тороплюсь.
— Смотри, Валерий, не наломай дров! Подработайте методику обучения, а потом начинайте полеты со спортсменами. Главное, не спеши...
— Да пойми ты меня — не можем мы больше тянуть. От нас ждут практических результатов... Вот почему мы тебя и пригласили — полетаешь со мной, Бурцевым, Гусевым — подучишь. Нам в этом году обязательно надо выставить команду на первенство Сибири...
Позади волнующие встречи в горкоме комсомола, в Доме ученых, с молодыми романтиками из «Республики бодрых», на телестудии...
Сегодня выезд на аэродром. Дорога петляет меж сосен и елей, бросающих на ослепительный снег неправдоподобно синие тени. В крытом кузове машины тесно и оживленно. Давно знакомое радостное возбуждение ребят перед полетами передается и мне. Остроты и реплики сыплются, как из рога изобилия.
А вот и хозяйство Шамова. Три небольших строения, несколько самолетов и планеров. На окраине летного поля жмутся автомашины и тракторы. Да, не густо. Заметив мой разочарованный взгляд, Валерий лукаво усмехнулся.
— Ты только не спеши с выводами. Эти постройки у нас — временные... Основное строительство — еще впереди. Вон там, на опушке березовой рощи, мы заложим фундаменты под клуб и столовую. Будет у нас спортивный городок, методический класс, ангар и жилые помещения. И все добротно, красиво — по последней архитектурной моде...
Нашу беседу прерывает командир планерного звена.
— Товарищ начальник! Материальная часть к полетам подготовлена. Постоянный и переменный состав построены для предполетной подготовки.
Наблюдаю со стороны за Шамовым. Начал правильно: поздоровался, спросил о самочувствии, довел прогноз погоды, плановую таблицу полетов, уточнил задачи, особенности разбивки старта — с левым кругом летают самолеты спортивного звена, с правым — планеры... Вот это, пожалуй, зря — слишком большая насыщенность, небезопасно. Надо будет потом подсказать Валерию. А он, неуклюжий в своих зимних доспехах, уже подскочил к технику и сцепился с ним в горячей полемике. Исчезла начальственная солидность и весомость слов, в голосе — мальчишеский задор и нетерпимость. Напрасно, Валера, не горячись! Да, трудно быть начальником аэроклуба в 27 лет. Воспользовался паузой — отозвал в сторонку:
— Слушай, а ведь одновременные полеты планерного и самолетного звеньев — явление ненормальное и идут в разрез с руководящими рекомендациями.
— Да, но в исключительных случаях, по решению
— Однако у вас, я смотрю, каждый день такие исключительные случаи
— А разве аэроклуб «Мечта» не исключительный случай?
— Исключительный, согласен. Но наставления по производству полетов, написанные кровью летчиков, едины для всех: и для генералов, и для рядовых летчиков, и... даже, для начальников исключительных аэроклубов... Не торопись, Валера.
Летный день подходил к концу, когда после очередной посадки я услышал в наушниках команду Бурцева:
— 217-й! Зарулить!
— 217-й понял.
В квадрате — большая группа молодежи: с очередным автобусом приехали «республиканцы», работники телестудии.
Подходит Шамов:
— Володя, еще разик покажи землякам, как работают члены сборной...
У меня вдруг почему-то гулко забарабанило сердце, зазвенело в ушах от прилива крови. ...Эх, ребята, родные вы мои. Да с вами — и мне восемнадцать, не больше!
Выруливаю на «исполнительный». Полный газ — и замелькала снежная полоса в полуметре от самолета. Набрал максимальную скорость — р-раз! — рухнули под ноги сосны и ели, раздвинулись дали, встала набекрень линия горизонта. Развернулся на аэродром — на снегу маленькие фигурки машут руками. Выполняю «полубочку»: теперь сверху у меня земля и маленькие фигурки, внизу — небо. Впрочем, это самовнушение — все остается на своих местах, а я вишу на ремнях вниз головой, и шея моя вытягивается, как у гуся. В быстром темпе с наслаждением выполняю десятка три фигур, затем захожу по посадочным знакам и точненько притираю самолет у «Т». Ребята замерли от неожиданности. Запомнились глаза молоденькой девушки: голубые-голубые с предлинными ресницами. И ее голос:
— Ой, мамочки, как здорово!
26 января в моей кемеровской квартире зазвонил телефон.
— Здорово, старик! Шамов говорит. Жди нас денька через два, прилетим переучиваться на АН-2.
Голос энергичный, веселый: Валерка всегда веселел, когда подваливала летная работенка. Я представил себе Шамова на другом конце провода, подвижного, улыбающегося, с сияющими глазами — человека, безмерно любящего жизнь, работу и людей.
Таким он и остался в моей памяти, в моем сердце, дорогой мой человек... 27 января 1968 года при выполнении очередного тренировочного прыжка с парашютом Валерий Игоревич Шамов трагически погиб.
В авиации учатся на горьких уроках. Делают выводы, чтобы не повторять трагических ошибок. Ради жизни и людей. Вот письмо, которое я послал томским спортсменам-летчикам:
«Пишу вам, а говорю с ним, поэтому постараюсь быть предельно искренним и откровенным, ведь он так не любил фальши. То, что вы делаете — сродни Комсомольску и Запсибу, и вы обязаны довести это дело до конца. Понимаю, что после гибели Шамова задача резко осложнилась. Чтобы не допустить ошибок в дальнейшем, надо понять, разобраться, почему так получилось. Валера погиб из-за низкой организации полетов и парашютных прыжков, из-за своей слабой подготовленности в данный день, к данному злополучному прыжку. Почему? Потому, что он не имел достаточного опыта инструктора, методиста. Он понимал это и торопился взять все сам с ему только присущей энергией и жадностью к жизни. Но в авиации спешить нельзя. Гибель Шамова (или другого на его месте) не случайна при ваших условиях работы, при вашем подходе к делу, при ваших взаимоотношениях. И моя с вами вина в том, что мы не могли предотвратить все это. Каким образом?