Я люблю тьму
Шрифт:
Трогательные глаза мигом перестали казаться таковыми, и я невольно засмеялась вместе с ней. Она, известная актриса, вела себя так, словно я и бабушка — её старые знакомые, и к нам, а не к Светозару, она прибыла в гости. И в самом деле, как в театре. Разве в жизни такое случается?
Руська трагически завыла из соседней комнаты. Да уж, эту хлебом не корми, а дай испортить настроение.
— Проходите на кухню, — очевидно, бабуля наконец–то нашла свой листочек с ролью, вспомнила о «княжеском» происхождении — и тотчас принялась исправлять допущенные ошибки. Стелла кивнула, продолжая вроде бы
— Вы слишком добры, — ни следа непринуждённого смеха. Такая же маска, как у бабули. Она менялась быстро, так, что я с трудом успевала следить за переменами. Может, и смех минутой раньше — такое же притворство? Ведь недаром её считают талантливой — наверняка Стелла может изобразить любую эмоцию, какую только сочтёт нужным.
А Светозар по–прежнему не издавал ни звука, лишь внимательно разглядывал то бабушку, то подругу детства, то — вот это уже лишнее! — меня.
Вроде бы всё как обычно. Но что–то неуловимо выбивалось из бабушкиного сценария.
Глава XIV Просто
Вот так всегда — чем активнее надеешься на перемены, тем дольше придётся их ждать. Наверное, ни Светозар, ни Стелла не заметили в моём лице перемен, не заметили, как я, теребя дурацкий бантик, про себя думала: сейчас что–то да случится. Абстрактное «что–то» виделось мне по–разному — от кровавой расправы над бабой Светой и орущей из соседней комнаты Руськой до банального замечания в стиле «Прекратите издеваться над Викой». Ведь он смотрел, смотрел внимательно и даже, кажется, с неодобрением, как меня хлопали по спине, если начинала горбиться, и по рукам, если порывалась взять лишний кусок торта. Но нет — ничего. Если не считать жизнерадостного щебета Стеллы:
— Знаете, в детстве меня тоже всегда коротко стригли, — и, как бы невзначай, взгляд в мою сторону. Так и не поймёшь — то ли обругала, то ли похвалила.
Бабуля тогда заёрзала на стуле. Вот как она бы выдала обладательнице роскошной белокурой гривы своё извечное «лучше модная стрижка, чем патлы кикиморы»? Правда, быстро нашла, как выпутаться.
— Ах, длинные волосы — это так красиво! Но Виктория совершенно не умеет за ними ухаживать! Вечно одни колтуны. Вот подрастёт, станет ответственной девочкой…
Я — как бы случайно, разумеется — выплеснула на колени чай. Плевать, что кипяток, плевать на платье — может, эту тряпку наконец–то выкинут, ею только полы мыть! И прочь, прочь из кухни, а в спину неслось притворно–обеспокоенное:
— Виктория такая неуклюжая! Как думаете, с возрастом это пройдёт?..
Огромных усилий стоило не хлопнуть со всей дури дверью.
Теперь, на следующий день, я валялась на кровати, сдувала лезущие в глаза пряди, пялилась в потолок и думала. С чего я взяла, что вообще что–то случится? Светозар же учёный, так? Это он сказал, что изучает древних славян. Может, на самом деле наш квартирант — психолог. Психолог, который решил провести исследование, и в качестве подопытного кролика выбрал меня. Сейчас небось сидит у себя и строчит что–то вроде «Излишне нервная, истеричная идиотка». Или ржёт над тем, что поверила во всю эту мистическую чепуху?!
Бывает
Вот пытаешься найти что–нибудь хорошее, а оно то ли отсутствует, то ли хорошо прячется. Даже не порадуешься, что ты отлёживаешься, а остальные на уроках — воскресенье же. Очередной блеклый день, когда хочется молча, без пафоса сдохнуть от скуки, лишь бы не вставать с кровати.
У бабули, к сожалению, очень хороший слух — в её–то возрасте! Наверное, у неё радар в голове, как у боевого робота, или какие–нибудь датчики движения. Стоило высунуться в коридор, как тут же послышалось требовательное:
— На кухню идёшь? Заодно мне чаю нальёшь. Только без сахара!
Знала бы она, каких усилий стоит после этих слов не вывалить в чашку всю сахарницу! А лучше — крысиного яду. Как–то в детстве я пыталась отравить любимую бабулю: тайком вытащила крем из её косметички и вывалила весь в чашку с кофе. Потом испугалась — как же, вдруг узнают и меня дяденьке милиционеру отдадут. И несостоявшаяся Борджиа пошла каяться. Буря бушевала три дня, причём бабушку, стоит заметить, даже не тошнило. Она ещё твердила всё время: «значит, не врут — из натурального сырья делают. Фирма!»
Я тогда думала — если бабушки не будет, мама заберёт меня к себе. Прелестные детские воспоминания.
Кто выдумал, что тоска зелёная? Она пыльная, серая, цвета заплёванного асфальта и застиранного полотенца. Зелёный, он как–то пожизнерадостнее. Вот бы скомкать её, эту тоску, завернуть, как тухлую рыбу, в старые газеты и целофан, и вышвырнуть в окно. Шлёпнется кому–нибудь на голову? Не моя забота. Хотя что с ней сделается? Выкидывай, не выкидывай — вернётся, зудя, как комар, и увлечённо примется сосать — не кровь, а хорошее настроение, так, чтобы под ноль, до донышка.
— Чай! — напомнила о своём существовании бабушка, и я, отмахнувшись от пыльной тоски, понесла кружку в комнату. Всё как всегда — сериал, звенящие кольца и переливающийся скользкий халат, похожий на дохлую рыбу. Как оказалось, Руська уже сидела не под диваном: нет, забилась на колени к хозяйке и на что–то очень увлечённо жаловалась.
— По–моему, Стелла — не очень хороший человек. Кошки всё чувствуют, они боятся только плохих людей. Впрочем, я не удивлена. В шоу–бизнесе сложно не забыть о духовном росте.
Ага. А может, у Руськи, как и у любой злобной твари, аллергия на всех, кто хоть раз посмел взглянуть на меня по–доброму? Вот начни звёздная гостья согласно всем канонам гнобить недостойную или в упор не замечать — тогда кусок кошатины залез бы к ней на колени и принялся урчать с громкостью работающего пылесоса.
Бабушка потянулась за кружкой, но не взяла её, а всплеснула руками:
— Виктория! Что это у тебя на голове?!
С таким омерзением, главное, как будто у меня там по меньшей мере дохлый осьминог, свесивший щупальца. Или, может, какая–нибудь жвачка налипла, или…