Я не брошу тебя
Шрифт:
— Ну что же такое... Прости меня, ладно? Прости...
Леро сидела и плакала. Черепаха ткнулась холодным носом Леро в мокрую щеку. Прикосновение было легким, живым, ласковым. Леро обняла огромную голову.
— Прости меня, девочка... Ладно? Что же такое... Что же мне делать... Девочка, ты простишь меня, ладно? Простишь?..
Она взяла мост, карабин, поднялась, отошла. Черепаха смотрела на Леро. Перламутр на чешуинах кожи переливался волшебными искрами, панцирь также мерцал чудесным симметричным узором, разгоняя тяжесть и мрак — казалось, что здесь, рядом с ней, было легче дышать.
Леро
— Не смотри! — Леро почти закричала. — Не смотри, дура! Ну пожалуйста, не смотри... Отвернись там, куда-нибудь...
Леро стала обходить черепаху, но та плавно вела головой вслед за ней.
— Ну что же такое! — Леро топнула. Ну не смотри... Ну что же мне делать... Ну не смотри сюда, девочка...
Леро отошла на несколько метров, подняла ствол, долго держала дрожащей рукой, опустила.
— Я не могу! — закричала она черепахе. — Отвернись, дура! Я тебя сейчас тресну! — она замахнулась стволом. — Я не могу так!.. Ну что же мне делать!.. Зачем я раньше не сдохла, сама...
Она стояла, опустив руки, под чернеющим небом. Дышать стало уже невозможно; огонь в легких пылал, хотелось кашлять, только кашлять было так больно, как не было никогда в жизни. Леро вспомнилось, как однажды, когда она была совсем маленькой, они ездили всей семьей куда-то на отдых, и ее укусил песчаный паук. Тогда она пролежала целые сутки; все тело горело так, что было больно просто пошевелиться. А страшнее всего был свет — он бил по глазам с такой силой, что голова разрывалась на части. А потом еще четверо суток Леро промучилась в темной комнате — от любого движения глаз тело пронзало иглами, никакие таблетки не помогали... Леро казалось, что сейчас было больнее. Или она просто устала терпеть?
Леро вытерла слезы костяшками пальцев. Рука бессильно выпустила карабин; ствол звякнул о камень. Леро опустилась, подобрала оружие. Тут, наконец, черепаха что-то почувствовала или услышала — голова переместилась, животное посмотрело вперед, в полумрак между черными плитами. Леро, не помня себя от ужаса, навела ствол на ушную мембрану, которую обводил узор, текущий по голове от глаза, закрыла глаза и нажала на спуск.
Разряд обжег вспышкой сквозь закрытые веки. Леро долго стояла, белые искры в глазах давно растворились, но она все стояла, не разжимая век. Наконец открыла глаза. Панцирь возвышался над слоем стеблей сверкающим куполом. Из-под панциря растекалось озеро темной крови. Леро смотрела на кровь и чувствовала, что сейчас потеряет сознание.
Тогда она бросила карабин, навела мост, повернула кольцо. Фиксатор впился в узор. Леро обошла панцирь, стараясь не наступать на кровь, наметила каменную плиту, повернула второе кольцо. Вторая спица со звоном вонзилась в камень, выдернув свою порцию троса. Леро довернула первое — до первого щелчка, осторожно. Трос натянулся, мост выскочил из дрожащей руки. Панцирь перевернулся, рывком проволокся за тросом несколько метров, замер. Леро схватила цилиндр, повернула кольца назад; фиксаторы отцепились и вернулись на место. Леро бросила мост, побежала назад, к карабину.
Подняла
Тогда Леро побежала назад к Кламмату. Схватила под мышки и, теряя последние силы, поволокла. Небо чернело все больше; на мокрой поверхности камня Леро почудились отблики молний. Легкие раздирало; Леро кашляла, от боли почти теряя сознание. Воздух насытился кислотой в такой степени, что до кожи было больно дотронуться; в глазах жгло непереносимо, слезы текли по щекам кипящими струйками.
Наконец вот он, панцирь. Леро подволокла Кламмата, опустила, метнулась за карабином (ведь может от кислоты испортиться?), метнулась и подхватила мост (он точно!), бросила рядом. Обогнула чашу панциря, ухватилась, пытаясь перевернуть. Панцирь перевернулся легко — лежал на выпуклой стороне, и сам оказался неожиданно легким.
Панцирь колпаком накрыл Кламмата. Вспышки молний бегали по узору жемчужными бликами, превращая купол в какой-то волшебный фонарь. Леро подскочила, рухнула на колени, просунула руки под панцирь, приподняла — нижний край оказался упругим и гибким, повторяя изгибы почвы, плотно прилегая к поверхности, намертво впиваясь в песок. Леро пролезла внутрь, скрючилась рядом с Кламматом. Она лежала, смотрела на огонек карабина, который снова стал желтым, думала — хватит ли под куполом воздуха? И вскоре забылась.
* * *
Леро очнулась. Долго лежала, соображая, где находится, что вокруг. Оглядела плиты камней, посмотрела на небо. Смотрела долго, не понимая — был день, но облаков не было. Безоблачное, непривычно пустое легкое небо было похоже на высокий матовый потолок — огромную световую панель, льющую с высоты светло-фиолетовый свет. Неба без облаков днем здесь Леро еще не видела.
Леро, продолжая оглядываться, привстала на локте. Черные плиты, торчащие в серо-фиолетовый потолок, снова отдавали сухим матовым блеском. Палых колючих стеблей и листьев не было — песок мерцал чистотой и даже какой-то свежестью. По обширным наносам можно было представить, как потоки дождя неслись на восток, куда понижалась равнина.
Леро осторожно вдохнула — дышать было по-прежнему больно, но огонь в легких погас, просто саднило; если дышать осторожно, то кашель не впивался в грудь жгучей судорогой. Леро присела, оглянулась назад. Неподалеку лежал перевернутый панцирь. Леро смотрела на панцирь, и слезы снова потекли по щекам.
Из-за камней показался Кламмат. Увидев, что Леро очнулась, он подошел, присел, осторожно оттянул ей нижние веки.
— Все нормально, — он убрал пальцы, сдержанно улыбнулся. — Ожог легких — не самое страшное. Эта ерунда токсична и плохо выводится. А печень убивается на ура.