Я не искала любовь
Шрифт:
Хотя портрет я всё равно не хочу. Я добилась большого прогресса, могу смотреть на себя без прежнего страха, могу терпеть себя, могу жить со своими недостатками. Я могу принять эту ущербную, чудаковатую Джейн, которая наблюдает за миром, не глядя ему в лицо, но я требую, чтобы мир вёл себя так же, чтобы он не зацикливался на моём существовании, чтобы смотрел на меня, но при этом не видел.
После ужина Моррис приглашает меня на прогулку. Я соглашаюсь, потому что люблю темноту и море.
Некоторое время мы молчаливо идём по пляжу. Потом он рассказывает мне кое-что о себе, о своих
— Никто из нас не рождён для того, чтобы оправдывать ожидания других, — заявляет Моррис спокойным тоном человека, пришедшего к непреклонному выводу. — Каждый из нас должен удовлетворять только себя. Прежде чем мы это поймём, нам предстоит много битв. Мы испытываем вину, считаем себя чудовищами только потому, что преследуем мечту быть счастливыми даже за счёт счастья других людей, мы повторяем свои шаги, чтобы нас моделировали, потому что нас учили, — следует почитать отца и мать, и неважно, если мы обесчестим свою мечту… И тогда, к счастью, самые упорные из нас становятся самими собой. Мы становимся теми, кем были рождены быть. Для чего ты родилась, Джейн? Я не спрашиваю, что ты любишь делать. Я спрашиваю, кем ты любишь быть?
Его вопрос пугает меня. Кто я? Кем я люблю быть?
Я настолько привыкла выживать, что никогда не задумывалась о жизни, о планировании, о желаниях. Я как будто никогда не представляла себя в будущем. У меня не было никаких мечтаний, разве что, на короткое время, заниматься танцами.
С некоторых пор то и дело, робко и болезненно, в моих мыслях появляется мысль о завтрашнем дне. Она пугает меня до смерти, потому что я ничего не могу сделать, у меня ничего нет, я никто. Но в то же время она волнует меня, потому что я могу всё, могу иметь всё, я могу быть всем. Всем, чем я захочу. Даже если и не знаю чего. Слишком много альтернатив может быть таким же удушающим, как и полное отсутствие выбора.
— Я не знаю, — искренне отвечаю я. И тут предложение вылетает из моих уст, и я не могу его остановить. — Я бы хотела, чтобы меня любили.
— Это обычное желание, но у меня сложилось впечатление, что для тебя оно фундаментальное.
— Мне хотелось бы понять, что значит быть важным для кого-то: на самом деле важным.
Говоря это, я думаю об Ароне. Я всегда думаю об Ароне. Он помог мне расколоть мой панцирь, осторожно постукивая по нему изнутри. Я люблю его так сильно, что мне достаточно того, что он счастлив с другой. Это убивает меня, но этого достаточно.
— Остановись прямо там! — неожиданно восклицает Моррис. Я замечаю, что он стоит чуть позади и наблюдает за мной. Он смотрит на меня на фоне дома, такого белого, что похож на песочный замок. Моррис поднимает руки, соединяет большие и указательные пальцы, как бы создавая рамку, и говорит:
— Если бы я только мог изобразить тебя…
— Я уже сказала тебе «нет», —
— Это ты не хочешь или Арон?
— Что… что?
— Он показался мне ревнивым. На выставке он позвал тебя, искал и увёл в очень собственнической манере.
— Нет, ты сильно ошибаешься! — восклицаю я, почти шокированная таким заблуждением.
— Ты ему нравишься, но ты об этом не знаешь, верно? Не знаешь, потому что у тебя нет достаточной уверенности в себе. Ты думаешь, что недостойна такого красивого мужчины. Но, возможно, это он тебя недостоин. Может, среди вас двоих, ты самая интригующая, завораживающая и загадочная.
— Между мной и Ароном ничего нет, — настойчиво повторяю я, ужасно смущаясь.
Моррис дружелюбно улыбается.
— Если это Арон стоит у тебя на пути, пусть знает, — я не хочу изображать тебя с целью соблазнить. Когда я говорю, что ты интересная, я действительно это имею в виду. Это не отговорка обкуренного придурка-художника, чтобы затащить девушку в постель. В тебе есть эмоциональная интрига, которую иногда я улавливаю, а иногда она от меня ускользает. Ты привлекательна и загадочна, но я не хочу ничего, кроме как изобразить тебя на полотне. Моя картина, та, с уроком танцев, тебя напугала, да? А знаешь, что её купил Арон?
Я теряю дар речи. Смотрю на Морриса так, словно мне только что открыли истину, слишком причудливую, чтобы быть правдой.
— Арон… купил… её?
— Купил. В той картине было что-то от тебя, я уверен. Что-то, что он хотел скрыть от взглядов других людей и одновременно от тебя самой. Что-то, что он хотел получить для себя. Подумай только, эта картина стала предметом спора между ним и другим клиентом, и Арон завысил цену втрое. Никто не покупал мои работы за такие деньги. Дит тоже была озадачена. Похоже, Арону не нравится фигуративное искусство, но, когда я сложил два и два, я нашёл в этой картине частичку тебя, и именно поэтому он хотел её купить. И не сомневаюсь, Дит тоже всё поняла. Так что не надо говорить, что между вами ничего нет. На мой взгляд, всё ещё впереди.
Меня бросает в дрожь, но не от холода. Я содрогаюсь от сказанных слов. Арон купил картину с балериной. Почему он так поступил? Интерпретация Морриса — это промах, или, возможно…..
Он снова обращается ко мне, уже более весёлым, почти ликующим тоном.
— Пожалуйста, Джейн, ты не могла бы вернуться в дом и пригласить Дит прийти посмотреть на этот великолепный вид? И пообещай мне только одно: ты останешься в доме и насладишься великолепным видом там.
— Не понимаю, о чём ты говоришь.
— Думаю, у Дит гости. Я мельком увидел, как кто-то вошёл через французские двери.
— Тогда мне не стоит туда возвращаться.
— Напротив, ты должна. Иди, дорогая, позови сюда Дит, а потом перестань бояться и прыгай, ведь жизнь только одна.
***
Я очень плохо сплю. Неспокойно ворочаюсь, временами засыпаю, а потом просыпаюсь с сердцем в горле. Перед самым рассветом, потрясённая слишком реалистичным сном, в котором мы с Ароном занимались любовью, я встаю и начинаю взад-вперёд ходить по комнате. Я дохожу до стены, потом возвращаюсь к стене напротив с тревогой, от которой перехватывает дыхание.