Я не свидетель
Шрифт:
– Бабушки нет, она в больнице.
– А тебя как зовут?
– Сема.
– А бабушка надолго легла в больницу, Сема? Навестить ее можно?
– Нет, у нее с сердцем плохо. Позвоните через неделю, - и трубку повесили.
"Важно, что она жива, существует, а из больницы, даст Бог, выйдет", подумал Левин.
17
В комнате у Михальченко были распахнуты окна.
– Закрой, невозможно разговаривать, весь уличный шум тут, - попросил Левин.
– Нам, людям умственного труда, нужен кислород, - отшутился Михальченко.
– Тут одна дама была,
– Боишься, что жена унюхает и не поверит сказкам про щенка?.. Нет, то, что ты намечаешь, нам противопоказано, - продолжал Левин какой-то их прежний разговор.
– Эти следственные действия запрещены. Если милицейское начальство или прокуратура узнают, нашу фирму прихлопнут.
– Но мы же платим хорошие налоги!
– Не имеет значения...
В глубине коридора хлопнула входная дверь.
– Ты можешь, наконец, купить пружину, чтоб эта дверь так не стучала? Если не хочешь казенные тратить, я тебе дам трояк, купи и приколоти, сказал Левин.
Вошел Остапчук:
– Здравствуйте, люди добрые.
– О, какой у нас гость! Привет, привет!
– встал с подоконника Михальченко.
– Вы знакомы?
– повернулся он к Левину.
– Будем считать, что знакомы.
Остапчук с обоими обменялся степенным рукопожатием, сел на стул и утер крутой лысеющий лоб.
– Ты что же это так, Максим Федорович, налегке?
– спросил Михальченко.
– Это в каком смысле?
– В смысле, что без бутылки?
– Ты ее у меня еще заработай. Дай хоть из крана воды. Жарко. А ты бутылку хочешь в такое пекло.
– Пей, - Михальченко указал на сифон с водой.
Когда Остапчук отставил опорожненный стакан и аккуратно сложенным платком промокнул губы, Михальченко в том же шутливом тоне спросил:
– Ты к нам, конечно, заскочил просто попить бесплатно водички?
– Ага. А тебе бы все денежку драть с людей... Так что считай, что я пришел не по частному делу, а официально. Понял?
– Валяй, валяй. Что с вас бесштанных взять?
– Мы получили ориентировку, что сюда выехал из Еревана "Нивой" некий Мурадян Ашот Гургенович. Скупщик оружия. Ездит по городам, где у него есть уголовные связи. В Армении оружие перепродает боевикам, - произнеся этот длинный для него монолог, Остапчук уставился на Михальченко.
– Почему ты думаешь, что он отсюда будет гнать оружие?
– А почему он не самолетом? Прибыл "Нивой". Неблизко, а? И машину не жалко.
– Прибыл?
– Да. Мы его уже установили. Даже на видеопленку записали его свидание с Владимиром Басиком. Они вели денежные расчеты. Басик проходил когда-то по делу о хищении взрывчатки на Булавинском карьере. Не исключено, что школу ДОСААФ потрошил он с дружками.
– Я этого Басика помню, снимал его подельщиков, - уже серьезно сказал Михальченко.
– Чего же вы не взяли его с армянином?
– За что? Предмета торговли при них не было. Да и попасти Басика следует, чтоб выйти на всю группу.
– Пока вы будете пасти, "Нива" с оружием укатит в Ереван. Надо было
– Грош ей цена, видеопленке, - сказал молчавший все время Левин.
Оба повернулись в его сторону.
– Почему?
– спросил Михальченко.
– По закону она может служить доказательством в суде.
– До суда еще далеко. Им еще и в прокуратуру нечего передавать, посмотрел Левин на Остапчука.
– А с видеозаписью обстоит так: для судьи должна быть гарантия, что пленка подлинная, что в ней нет монтажа. Значит ее надо идентифицировать. Для этого потребуется специальная фонографическая экспертиза. Пора бы это знать, Михальченко, не первый год сыском занимаешься.
– Так надо это сделать. Вкупе с другими доказательствами...
– Не спеши, - оборвал его Левин.
– Если пленка подтверждает слова свидетеля, она годится для суда. А где свидетель? Так что в данном случае она анонимна. Вот почему ей грош цена. Ни один следователь, если он грамотный, не приобщит ее к делу. Иначе в судебном заседании получит двойку, как школьник у доски, - Левин посмотрел на обоих.
После недолгого молчания, Остапчук как бы вспомнив о цели своего прихода, сказал:
– Я помню, что ты брал подельщиков Басика.
– Их было трое.
– Да. Один - Вялов. Отсидел, вернулся, живет нормально. Сейчас механик в гараже треста "Сантехмонтаж". Семья у него. Все путем.
– Да знаю я! Что ты мне рассказываешь. Мы чуть ли не приятели, по кружечке пива выпиваем, когда встречаемся. Я ведь ему прописку помог восстановить. Не хотели прописывать у матери.
– Вот мне и нужно, чтоб ты с ним поработал. Пусть поможет: кто мог быть с Басиком, когда брали школу ДОСААФ.
– Ты что уверен, что это Басик провернул?
– Почти.
– С Вяловым не обещаю. Мужик он крутой. Скажет: "Иди-ка ты, опер, к такой-то маме. Я отмылся, больше меня ни во что не тяни". И весь разговор.
– А ты попробуй, - настаивал Остапчук.
– Попробую, - согласился Михальченко и обратившись к Левину, заметил: - Видели, какой наш Максим Федорович настырный.
– Будешь настырным, - нахмурился Остапчук.
– Начальство шумит: "Плохо работаете!" А как работать, когда комиссии замучили, от писанины уже озверел. Учат: "Работать, товарищи, надо профессионально", - Остапчук налил себе еще стакан воды, выпил залпом. Видно, прорвало его, обычно молчаливого и сдержанного.
– Это они-то профессионалы! Ну а вы чем сейчас веселитесь?
– спросил Остапчук.
– Немцев ищем, - улыбчиво сощурившись, Михальченко посмотрел на Левина.
– Двоих сразу.
– Каких еще немцев?
– не понял Остапчук.
– Приехал, понимаешь, сюда из Казахстана, из какого-то Энбекталды, туды его мать, старик-немец. И как в воду канул. Вот сын его и заказал нам эту работу: ищите, мол.
– А к кому он приехал?
– Если б мы знали!
– А как он называется немец этот, фамилия?
– Тюнен. Георг Тюнен. Не слыхал?
– Нет. А что за второй немец?