Я не свидетель
Шрифт:
– Я вас слушаю, - отозвался старческий спокойный голос.
– Маргарита Семеновна?
– наугад спросил Левин.
– Да.
Левин назвался.
– Мне необходимо с вами повидаться. Окажите любезность, уделите полчаса.
– Я сегодня только из больницы. Если можно, давайте завтра.
– Конечно!
– обрадовался Левин.
– Когда вам удобно?
– Если вас устроит, приходите часов в двенадцать.
– Очень хорошо! Адрес ваш у меня есть. Благодарю вас!
– Пожалуйста...
Без четверти двенадцать Левин уже шел по улице Бакинских комиссаров к Марголиной. Дом номер восемнадцать оказался обычной блочной
Дверь открыл мальчик.
– Здравствуй, - сказал Левин.
– Тебя, наверное, зовут Семен. Я угадал?
– Да, равнодушно ответил мальчик.
– Бабушка ждет вас...
Выйдя из комнаты навстречу, она стояла в глубине коридора - высокая, худая с совершенно седыми волосами, гладко стянутыми к затылку в большой узел.
Поздоровались, прошли в комнату. Все здесь было так обычно, стандартно - мебель, посуда за стеклом серванта, занавеси, - что Левину показалось, будто он уже посещал эту квартиру.
– Маргарита Семеновна, дело вот какое. По просьбе нашего клиента из Мюнхена мы пытаемся выяснить обстоятельства смерти его дядьки. Он находился у нас в городе в лагере для военнопленных. Было это в 1948 году. По имеющимся у нас данным какое-то время он работал на восстановлении авторемонтного завода. В одном из его писем той поры он упоминает некую Риту - кладовщицу в инструментальном цехе. Упоминает самыми добрыми словами. Мы пришли к мысли, что этой Ритой вероятней всего были вы.
– Да, я работала тогда кладовщицей именно в этом цехе. Как звали этого немца?
– Звали его Алоиз Кизе. Он был уже не молод. По-моему, лет пятидесяти пяти.
Она задумалась, провела узкой ладонью по сухой коже лица, потом сказала:
– Кизе я помню.
– Что бы вы могли сказать о нем?
– Обыкновенный человек. Вежливый. Несколько замкнутый. Но с теми, кому доверял, вернее, с чьей стороны не опасался грубости или оскорбления - все-таки немец, пленный, а война только кончилась, - он старался найти чисто человеческие контакты. У меня сложились с ним нормальные отношения.
– А кто такой сержант Юра?
– Был такой. Он служил в лагере. Первое время приводил по утрам на завод группу немцев, конвоировал их. Среди них и Кизе. Вечером приходил за ними, чтоб сопровождать в лагерь.
– Фамилии его не помните?
– Я ее и не знала. Все звали его по имени. Потом, когда немцев отправили домой, исчез и этот Юра.
– А кто был тогда прорабом?
– Гуторов Павел Иванович.
– Он здесь, в нашем городе?
– Нет, он уехал, по-моему, весной пятьдесят третьего вроде в село к матери. Кажется, на Тамбовщину. Точно уже не помню. Давно это было. Удивляюсь, что и это запомнила, вдруг всплыло.
– У вас прекрасная память, - поощрительно сказал Левин.
– Бывает, помнишь то, что случилось с тобой и тридцать и сорок лет назад, а что-нибудь позапрошлогоднее вылетает из головы навсегда.
– По-моему, детство и юность как-то особенно прочно держатся в человеческом сознании. Впрочем, не знаю, - она пожала плечами.
– Маргарита Семеновна, а вы не помните чего-нибудь необычного в поведении Кизе, скажем за неделю до его смерти? Ведь жизнь его, круг людей, с которыми он общался, были очень однообразны. Что-то иное, непохожее могло бы броситься в глаза, - как бы подталкивал ее Левин.
– После того, как Кизе перестал появляться в цехе, я спросила других немцев, где он. Они сказали, что заболел и умер. Но потом приезжал какой-то военный. Расспрашивал
– Не помните ли, когда это было? Хотя бы время года.
– Зимой. Потому что шофер этот носил ватник, ушанку, рукавицы, он часто заталкивал их за ремень на ватнике.
– Я утомил вас? Вы уж извините, - Левин заметил, что она побледнела, часто облизывала губы.
– Последний вопрос. Военный, который потом расспрашивал вас о шофере, называл его по фамилии или просто "шофер"?
– Нет, фамилию он не произносил. Говорил "человек, который привозил щебень" или просто "шофер".
– Я вам очень благодарен, Маргарита Семеновна.
– Не за что, - она проводила его до входной двери...
Левин не стал садиться ни на автобус, ни на троллейбус. Пройтись пешком его понудило желание осмыслить добытое в разговоре с Марголиной. Теперь он имел более полное представление об оберсте вермахта Алоизе Кизе. Оно уводило от стереотипа. В совокупности с тем, что он знал о нем из его писем жене, перед ним предстал человек как будто непредубежденный, способный оценивать доброжелательность по отношению к себе и сам в какой-то мере тянувшийся к людям, видевшим в нем человека, а не преступника лишь потому, что он немец. Но самым, пожалуй, главным и неожиданным в рассказе Марголиной оказалось то, что Кизе в 1948 году, находясь в лагере в Старорецке, встретился с человеком, которого знал прежде! Кто же этот человек? Судя по всему, он - этот шофер - наш соотечественник. Где, когда, как они познакомились, при каких обстоятельствах? Почему Кизе доверил тогда Марголиной такую существенную деталь, как факт его знакомства с шофером 1918-го года? Больше того, охарактеризовал его, как очень плохого человека. Откуда и куда тут тянутся ниточки? И еще - вроде мелочь: вскоре после встречи с шофером Кизе умер. Шофер больше на стройке не появлялся. Но зато появился некто в военной форме. Это мог был дознаватель из военной прокуратуры или человек из НКВД. И, возможно, неслучаен слух, что шофер этот исчез. Что и как тут связать? Одно, пожалуй, несомненно: умер Кизе не от болезни. Вряд ли бы в этом случае посмертно им интересовалась прокуратура или НКВД. Заболел, умер, зарыли - и все тут...
Ничего подобного он не рассчитывал услышать от Марголиной, когда решил сперва встретиться с нею, а потом уже с Шоором.
19
В понедельник к девяти, как и условились, Шоор явился в бюро.
Усевшись, он извлек из красивой красной папки со множеством застежек большой конверт - Левину от Анерта.
– Это тоже вам. Мой презент, - Шоор протянул Левину свеженький номер журнала "Я - жокей".
– Последний выпуск.
Поблагодарив и полистав его из вежливости, Левин отложил журнал и вскрыл конверт. В нем он обнаружил письмо от Анерта и несколько страниц ксерокопий каких-то документов, переведенных на русский язык. Он принялся читать письмо Анерта.