Я не свидетель
Шрифт:
Около трех часов дня он решил сделать перерыв. Достал из портфеля термос с чаем, помидоры, два яйца, сваренные вкрутую, хлеб. Ел с аппетитом, поглядывая на пол, где было еще много бумажек, до которых покуда не добрался. Зазвонил телефон. Давний рефлекс служивого дернул руку к аппарату, но Максим Федорович преодолел себя, трубку снимать не стал: какого черта, сегодня выходной, и меня здесь нет.
Ящички Остапчука, забитые бумажками, говорили ему не о подозрительности доброхотов и уродливой бдительности, вдолбленных в головы и души сограждан за десятилетия; в глазах Остапчука это были достоинства, свидетельствующие о законопослушности и благонадежности. Тут слились воедино и характер и опыт профессии...
Наконец, к нему в руки попал конверт
Он сунул пальцы в конверт, извлек оттуда письмо и фотографию; по ней без труда определил, что переснята она с выцветшего оригинала, а судя по одежде трех мужчин - по стоячим воротничкам сорочек, френчу и другим деталям - фотографировались либо еще до революции, либо в самом начале двадцатых годов. Никаких надписей на обороте не было. Дыхание далеких исчезнувших дней ощутил Остапчук, читая письмо. За годы работы в угрозыске Максим Федорович повидал и начитался всякого, что могло поразить воображение, но ничего его уже не поражало. Однако в этом письме было такое, что вовсе не укладывалось в его жизненные познания: письмо из Мюнхена, сообщение о каком-то дяде, погибшем в Старорецке в плену, покупка дома для семьи Тюненов, счет в банке! И Максим Федорович подумал, что всякие такие истории могли происходить лишь когда-то очень давно, в ином историческом времени и с людьми либо уже умершими, либо доживающими свой век на восьмом или девятом десятке. В наши дни, полагал Остапчук, все неинтересно, проще и не так замысловато, ибо сама жизнь как-то спрямилась, упростилась, что ли.
Он подошел к телефону, набрал номер Михальченко, чтобы сообщить о своих находках, но того не оказалось дома, жена сказала, что вырядился и куда-то ушел. Звонить Левину домой Остапчук постеснялся...
В это воскресенье все предприятия и магазины работали. От Первомая до Дня Победы набралось несколько переносов да еще хорошо прогуляли по решению трудовых коллективов на Рождество и Пасху. Теперь надо было отрабатывать.
После обеда поспав часа два, Михальченко надел отглаженную утром сорочку, вынул из шкафа выходные туфли.
– Ты куда собрался?
– спросила жена.
– Надо встретиться с одним человеком.
– Человек этот в юбке что ли, ишь вырядился?
– Нет, он пиво пьет.
– Бабы теперь не то, что пиво, одеколон хлещут.
– Ладно тебе.
– Когда придешь? Чтоб к восьми был. В цирке балет на льду. Я хочу пойти.
– А почему так поздно?
– У них два концерта: в семь и в девять.
– А билеты?
– Достанешь...
Михальченко сидел в сквере на скамье. Через дорогу он хорошо видел двухэтажное здание треста "Сантехмонтаж", входную дверь и рядом широкие железные ворота со светящейся табличкой "Осторожно! Выезд автотранспорта". Был конец рабочего дня. Народ валил по скверу в обе стороны - с троллейбусной остановки и к ней: в пределах одной остановки находились какой-то НИИ, общежитие вагоноремонтного завода, мебельный комбинат. Ворота треста "Сантехмонтаж" то и дело распахивались: въезжали самосвалы, скреперы, автокраны.
Отложив газету, Михальченко уже не спускал глаз с ворот и входной двери в административное здание: оттуда начали выходить управленцы, слесари, шоферы, сварщики. Он посмотрел
"Сколько же ему?
– подумал Михальченко, глядя, как Вялов спокойно ждет, пока под красным светом остановится поток машин, троллейбусов и автобусов.
– Года тридцать два наверное. А брал я его, когда ему было двадцать пять. Летит времечко..." Вялов стал переходить дорогу, направляясь к троллейбусной остановке. Михальченко поднялся и пошел, подгадывая так, чтоб оказаться на остановке секунд за тридцать до того, как подойдет Вялов. И получится, что встреча случайная.
Так и вышло.
– О, Виктор Андреевич, привет!
– Михальченко протянул руку.
– С работы, что ли?
– Да, - подтвердил Вялов.
– А вы что тут?
– В ДОК еду, ремонт затеяли, полы прогнили, доска нужна.
– А почему ж не из центра едете? "Семерка"-то оттуда идет до самого ДОКа?
– Я тут в хозмаг заходил, рояльные петли искал, - нашелся Михальченко.
– Пойдем пивка попьем, тут недалеко "Пивной бар" новый открыли.
Немного поколебавшись, Вялов согласился.
Народу в баре было много, по дороге домой с работы грех в душный день не заглянуть сюда. Они сели за только что освободившийся столик. По полкружки осушили залпом, с разгона. Говорили о том, о сем. Михальченко не спешил, не "жал на газ". Допив, взяли еще по кружке.
– Кого-нибудь из старых знакомых не встречаешь, Виктор Андреевич? осторожно спросил Михальченко.
– Кого имеешь в виду, Иван Иванович?
– насторожился Вялов.
– Да так, вообще.
– Слушай, опер, ты мне уху из таракана не вари, - приблизил к нему лицо Вялов.
– Что нужно - выкладывай, но не выпытывай. Будешь темнить, вот тебе два рубля за пиво и будь здоров.
– Ладно, извини. Сдаю карту: Басик Володька не навещал тебя?
– Вон что... В начале месяца вдруг заявился, два года где-то пропадал, а тут - с бутылкой в гости. В хату я его не пустил, жена дочку купала, да и не хотел я, чтоб она его харю видела, не любит его, грозила, что если сунется, кипятком ошпарит... Толковали мы с ним во дворе на скамеечке, где детская площадка. "Ты бы, - говорит мне, - хоть стаканы взял, не из горла же цедить на глазах у людей".
– Я ему внушаю: "Вот что, Басило, пузырь свой спрячь, пить не стану, у меня не день рождения. Толкуй, если есть дело".
– Дело у меня простое: ко мне кореш с Кавказа приехал. Нужна хата, где можно спокойно пожить".
– Я ему отвечаю: "Дела твои, Басило, меня не колышут. Нету у меня такой хаты, так что извини и отвали".
– "А ты не спеши, подумай. Человек хорошо положит, сколько запросят, и тебе перепадет".
– Я, конечно, мог попробовать, есть у меня знакомый такой Леня Локоток, мать померла, один, не женатый в двухкомнатной квартире. Мы когда-то с ним в одном дворе жили, в футбол гоняли. Скупой пердун. Он бы согласился. Иногда сдает квартиру, а сам переезжает на время к кому-то. В прошлом году ко мне двоюродный брат с семьей в гости приезжал, пять человек, у меня тесно, дочке тогда только годик исполнился. Я с Леней и договорился, за плату, конечно. Но он их, сука, ободрал хорошо, брал как на каком-нибудь курорте в разгар сезона, будто у него и пляж под окном. Но не захотел я Басиле давать эту хату. Кто знает, что за человек с Кавказа, по какому делу? Не стал впутывать Локотка. С этим Басило и отвалил.
– А где этот Локоток Леня работает?
– спросил Михальченко.
– Где живет?
– Раньше подфарцовывал, потом пошел то ли манекенщиком, то ли натурщиком... Живет на Саксаганского, 12, квартира 8. Но уговор наш помнишь: я тебя уже давно не знаю, а ты про меня забыл?
– Все будет путем, Виктор Андреевич.
– Ладушки, - Вялов сделал большой глоток из кружки.
– Как рука?
– Заживает потихонечку. Видишь, даже кружку уже держу.
– Сколько же суд сунул этому герою?