Я не тормоз

Дашевская Нина

— Иг Нат, — говорит он.

— Чего тебе.

— Ничего. Я в туалет.

— Ну и иди.

Он перелезает через меня, как медвежонок.

Я слышу, как он возится там, в туалете. Дёргает бумагу туалетную. Ага, разматывает. Ну и пусть. Наверное, полкилометра отмотал уже.

— К’утилка к’утится, к’утится, к’утится, — поёт Лёва. И так раз пятьсот.

— К’утилка к’утится-а, ка-ак… Как земной шаааар!

Ого. Ого. Вот тебе и Лёва. Глобально мыслит.

— Иг Нат!

— Чего тебе? Руки мыл?

— Нет! Нат! Нет! Нат! —

о, это любимое, недавно появилось.

Я открываю глаза. И вдруг вижу, какой Лёвка огромный. Как марсианин. Марсианин, спустившийся на землю, и принёсший людям туалетную бумагу.

— Иг! Нат! Чего ты валяешься так п’осто. Как б’евно. Как бесполезная вещь! Давай ты будешь мумией! Давай! Я тебя замотаю, и ты будешь! Му-ми-ей! Муми, муми, мумией!

И я ломаюсь. И мы с Лёвой, с лучшим в мире братом начинаем хохотать, как никогда, и я валю его на пол тоже, и мы обматываемся этой бумагой.

— Муми-мумия! — кричит Лёвка.

— Муми-мумия! — кричу я.

Бац! — треснул ногой своей костяной о телефонный столик, посыпались карточки и монеты.

— Золото! — кричит Лёвка, — мумия нашла золото-о-о-о!

…Что бы я без него делал.

— Мам, ты не отдавай пока Лёвку в садик. Пусть он со мной. Ладно? Пока я дома.

— Я буду Иг Нату хлеб носить, — поддакивает Лёва, — ма-аслом мазать, а то кто ему намажет ещё? Не отдавай меня в садик!

— Господи, Лёва, — говорит мама, — я сейчас разревусь. Лёва!

Я, кажется, тоже сейчас разревусь. Лёва! Хочет за мной ухаживать!

— Дети, — вдруг говорит мама, — если с нами что случится. Вы ведь друг друга не бросите? А?

— Конечно, — говорю я, — мы пойдём по дворам; Лёвка будет петь, а я на руках ходить… О, мам, научи меня на руках? Подержишь за ноги?

— Ну вас, — говорит мама и смеётся.

А, кстати, не мешало бы на руках. Раз на ногах никак. Прямо сейчас начну учиться.

* * *

Когда лежишь дома. Уроки делаются быстро. И когда щёлкаешь по интернету всякую ерунду, и начинает болеть голова. И тут бы почитать, но Лёвка дёргает всё время, и голова уже всё равно болит.

И вдруг я нашёл смешное видео. Как сложить футболку за 3 секунды. Ну, ничего такого смешного нет. Но реально: чик, три секунды. И она сложена. Аккуратненько так. Фокус. Какой-то китаец показывает.

Я допрыгал до шкафа, вывалил оттуда ком футболок. Сначала не понял, а потом дошло: главное схватить её, футболку, за две нужные точки. Геометрия в чистом виде. Одна точка на плече; а другая — примерно в районе селезёнки, если эту футболку надеть. Что?

Не знаете, где селезёнка? Поваляешься вот так с ногой и свободным доступом в интернет. И сразу обретаешь кучу совершенно бесполезных знаний.

Но я отвлёкся. В общем, реально в три секунды — шлёп!

— Лёва, смотри!

Я складывал и складывал, а Лёва смотрел открыв рот, молча. Потом стал доставать мне из шкафа всё. Я сложил все футболки, свои и Лёвкины. А Лёвка умудрился целой стопкой

в шкаф затолкать, не разрушив моей красоты и архитектуры. Вернее, сначала разрушив; но мне-то что! Три секунды на штуку, и готово! Даже жалко, что все футболки и свитера так быстро закончились.

— Игнат. Что это? — спросила мама. То есть она Лёвкины вещи убирала и увидела архитектуру эту, у нас общий шкаф. А чего, нечего в мои вещи смотреть!

— Это я такому в интернете научился. Смотри!

Показал. Она восхитилась.

Хотя вообще мне неприятно было, что она увидела эти мои сложенные вещи. Сейчас скажет: о, наконец-то! Ты бы ещё видео нашёл, как ботинки мыть!

— А в этом твоём интернете нет видео, как ботинки мыть?

У-у-у-у. Как можно быть такой предсказуемой, она же художник! А потом ещё вечером и говорит:

— Может, испечь чего? К тебе же девушка придёт, да, Игнат?

Я чуть не вывалил все эти вещи из шкафа обратно. Ну, я понимаю, абстрактные взрослые. Они — это понятно. Но моя мама! Она же не все! Почему она тоже так плоско мыслит! Убрался — значит, девушка придёт. Не понимают, что у человека могут быть гораздо более интересные вещи в жизни!

— Селезёнка, селезёнка, селе-селезё, лезё! — поёт Лёвка.

— Мам, знаешь, где у человека селезёнка?

Не знает. А ещё взрослый человек, художник!

* * *

А потом приехал папа. И купил машину. Я и не знал, что он умеет водить. И он стал меня возить в школу, и из школы, и в художку. То есть вообще везде, как шофёр. И сказал ещё, что как гипс снимут, он меня научит водить. А я не знаю — хочу или нет. Машина круто, конечно. Но мне так хочется ногами уже ходить, бегать!

На Новый год мне сняли гипс, но на ногу наступить ещё было нельзя. И папа увёз нас в Финляндию на неделю. Мы там жили в маленьком домике на берегу озера. И вокруг — никого. Мама с Лёвкой ходили на лыжах (Лёвка неожиданно круто научился на лыжах, сразу поехал). А папа сидел дома и работал. А я тоже сидел и смотрел в окно, на это огромное озеро заледеневшее. И впервые в жизни мне никуда больше не хотелось, так бы сидел и сидел. Ну и труба, конечно. Труба это вещь. Они втроём уходили, а я занимался. А то когда они дома — невыносимо, говорят. Надо потише научиться. А тихо на ней сложно как раз. Если сильно — то сразу какой-никакой, но звук. А подуешь тихо — не берётся, сплошное шипение.

Но вообще мне нравилось и без трубы. Такая совсем-совсем тишина. Сидишь, слушаешь её. Я, кажется, начал понимать, чему хотела научить меня Шолпан.

* * *

Он читает и смеётся. Что это?

Мой блокнот. Мне хочется его ударить.

— Это что, твои стихи? — спрашивает он.

— Что ты смеёшься? — спрашиваю я в ответ. Очень тихо спрашиваю. Он меня знает 13 лет. Должен понимать, что это моя ярость. И нельзя шутить с этим.

— Ну, вот это — хаски в консерватории… Извини, ты это всерьёз, что ли?