Я никогда не была спокойна
Шрифт:
Первой задачей Анжелики в Стокгольме становится восстановление Циммервальдского исполнительного комитета, у которого теперь была новая цель: поддерживать самые экстремистские позиции русской революции. Первый же опубликованный манифест начинается со вполне однозначного вопроса: «Убьет ли революция войну, или война убьет революцию?» Движение должно решить, на чьей оно стороне. Циммервальдийцы, пишет Анжелика в своих «Мемуарах», знают, что «только революционный путь может положить конец войне и как следствие, этот путь может привести народы к гражданской войне»[368]. Так можно «свести счеты с буржуазией не только за войну, но и за все зло, которое породила капиталистическая система». Балабанова думает об окончательном разрыве со Вторым интернационалом, который хочет
Чтобы начать этот новый этап, Балабанова организовывает Третий Циммервальдский съезд. Он открывается 5 сентября 1917 года в Стокгольме. Все приготовления проводились в обстановке строжайшей секретности. Балабанова сумела добиться того, чтобы ни единый намек на это собрание не просочился наружу. Шведские товарищи находили ее осторожность преувеличенной, но Анжелика считала, что это необходимо, чтобы сохранить жизнь участников конференции и избежать тюремного заключения по возвращении домой. Теперь Циммервальд – уже не просто движение за мир: это международный ориентир для всех, кто хочет перехода от войны к революции. Вполне естественно, что секретные службы европейских правительств обращают внимание на Анжелику.
Стокгольм кишит шпионами и тайными агентами. А еще есть армия жадных до новостей журналистов, прибывших в шведскую столицу с информацией, что здесь состоится съезд европейских социалистов. Но это вряд ли произойдет: правительства стран-союзниц не дают делегатам уехать. В Англии сами профсоюзы моряков запрещают своим членам работать на кораблях, которые могли бы везти делегатов в Стокгольм. Журналисты остаются ни с чем, они набрасываются на Балабанову, надеясь, что она организует конспиративную встречу. Репортеры буквально преследуют ее, пытаясь выведать неофициальную информацию. Но она отгоняет их и не дает им даже приблизиться к штаб-квартире Комитета. Нападения продолжаются, но безрезультатно.
Я давно уже приучила их [журналистов] к своему непреклонно враждебному отношению к различным интервью и публичности. На протяжении нескольких лет я выпускала бюллетень на разных языках, который распространялся по всему миру, и ни разу я не подписала статью, ни разу не упомянула себя. Моя осторожность была в основном вопросом самодисциплины, так как я по своей природе человек открытый и общительный, и она выросла из моей убежденности в том, что революционная воспитательная работа должна быть, насколько возможно, анонимной, чтобы предотвратить преклонение перед известными людьми и чрезмерное влияние отдельного человека на все движение[370].
Среди разношерстной публики, хлынувшей в шведскую столицу, есть те, кого Анжелика презрительно называет «туристами-пацифистами». Некоторые из них присутствуют на встрече, которая, к счастью, проходит конспиративно. Самые удивительные из них – американцы: некий Азиз[371], «латыш из Бостона», представлявший небольшую группу под названием «Лига социалистической пропаганды». А еще Дж. Эдс Хоу, утверждавший, что он является членом некой организации «Международное братство», о которой никто до этого не слышал, вспоминает Балабанова.
Позже я узнала, что он пользовался определенной известностью в Соединенных Штатах как эксцентричный «странствующий миллионер». Я до сих пор не знаю, как ему удалось стать делегатом на этом съезде известных и серьезных революционеров. После съезда он остался на некоторое время в Стокгольме, где снял небольшой зал и читал воскресные лекции собравшимся пацифистам и английским и американским туристам. На этих лекциях он щедрым жестом раздавал слушателям черствые кексы и фрукты. В то время он часто намекал на большие денежные суммы, которыми он намеревался одарить наше движение за мир.
Этот факт заставил некоторых наших товарищей относиться к нему серьезнее, чем он заслуживал. Однажды он зашел в мой офис и с видом заговорщика-благодетеля, субсидирующего дело международного значения, сунул мне в руку пять шведских
Анжелике удается организовать Третий Циммервальдский съезд так, что в газетах не появляется ни единой строчки. На этом съезде возникают две противоположные позиции: меньшевик Аксельрод противостоит большевику Радеку. Балабанова встает на сторону последнего. Радек – польский еврей, учился в Германии, человек большой культуры, он примкнул к Ленину и вскоре станет одним из самых доверенных его лиц. Ленин поручает ему очень деликатные и секретные задания, в том числе переговоры с немцами о возвращении большевиков в Россию. Луи Фишер вспоминает о нем как о «человеке сильном духом, несколько злобным и капризным»:
У него были лохматые вьющиеся волосы, которые выглядели так, будто их расчесывали не расческой, а полотенцем; близорукие, пронзительные глаза за толстыми стеклами очков; пухлые губы, длинные бакенбарды до подбородка и нездоровый желтоватый цвет лица. Но его пылкая речь, блестящее остроумие и культура заставляли забыть о его внешности[373].
На Циммервальдском съезде побеждает радикальная линия Радека, то есть Ленина. Принятая резолюция призывает пролетариат ко всеобщей забастовке и объясняет, что борьба рабочих всех стран необходима еще и из-за ситуации, сложившейся в России. Падение царизма было первым и решительным шагом к миру между народами. Но в условиях империалистической войны один народ не может вырвать мир у правительств воюющих стран. Поэтому «наступило время всеобщей, одновременной борьбы за мир и за освобождение народов. Победить или умереть в борьбе»[374]. Эту линию выбирает меньшинство левых социалистов, в основном русские, – в отсутствие итальянцев, французов и немцев, которые не смогли доехать до Швеции. Нужно, чтобы и они одобрили резолюцию, но невозможно провезти ее через границу. Для этого необходимо послать человека в воюющие страны, причем человек этот сильно рискует: его могут поймать с документом в кармане и расстрелять. Анжелика находит решение, достойное шпионского фильма. Она дает одному молодому и отважному датскому товарищу выучить наизусть Стокгольмский манифест на английском языке и отправляет его в Лондон. Здесь другой товарищ выучивает наизусть обращение на французском языке и, в свою очередь, отправляется в Париж. Конечный пункт назначения – руководство ИСП: из французской столицы в Милан отправляется последняя эстафета с выученным итальянским текстом.
На осуществление этого плана требуются месяцы, но Радек торопится, он хочет, чтобы все узнали немедленно, что в Стокгольме принято решение о начале всеобщей забастовки в воюющих странах. По мнению этого большевика, дело не может долго ждать: кризис в России быстро развивается. Балабанова не хочет, чтобы воззвание было опубликовано прежде, чем будет одобрено группами – участниками Циммервальда. Радек, не испытывающий подобных угрызений совести, публикует его в финской газете, которой руководят большевики. Анжелика приходит в ярость, она возмущена беспринципностью ленинского соратника. И все же именно в то лето 1917 года она делает свой выбор: как и многие другие революционеры, ослепленные большевиками, она решает вступить в большевистскую партию.
Какими бы ни были мои личные разногласия с большевиками и мое мнение о некоторых большевистских вождях, в то время мне казалось – как и другим марксистам, которые никогда не были большевиками, – что спасение русской революции – в том направлении, которое они представляют. Революция не может остановиться с установлением буржуазной республики, и ситуация в России в переходный момент укрепила это убеждение. Только программа социальной революции, логическое развитие сил, приведенных в движение во время Мартовской революции, могли спасти страну от полного краха, который похоронил бы под своими руинами все надежды и стремления рабочих и крестьян. Разработка такой программы требовала сосредоточения на внутренних проблемах России[375].