Я пережила Освенцим
Шрифт:
— Добавь еще, Ганочка, что война скоро кончится! — крикнула я в ответ.
— Война кончится через две недели, и когда нас спросят дома, как было в лагере, я скажу, что великолепно и что я загорела на берегу Солы.
— Значит, ты здесь загораешь?
— Конечно. Ведь Хильда в кустах со своим часовым. Наша работа ее мало заботит. Ты же слышала, она сказала: «Не спешите».
— Ты — права, пойду-ка и я погуляю.
Я направилась к реке. В ракитнике звенел голос Эльзы,
Я огляделась вокруг. Человек на противоположном берегу подавал какие-то знаки.
«Можно было бы бежать, — подумала я, — стоит только переплыть реку, и если согласятся спрятать…»
Я вернулась к Зосе. Конечно, она думала о том же.
— Ну хорошо, — рассуждала я вслух, отвечая и на ее мысли, — а что дальше? Ты с клеймом на руке, в полосатом халате, обрита, без документов, и если откажутся тебя спрятать… Не забывай, что люди вблизи лагеря живут в паническом страхе, захочет ли кто-нибудь рисковать?
— Может, какой-нибудь храбрец и нашелся бы. Если бы дать знать в Варшаву, уж приехали бы за нами и заплатили.
— Но ведь наш побег подверг бы опасности остальных девушек и Хильду, а она уже четыре года в лагере.
— А что мне Хильда? Немка и только.
— Немка?.. Ну и что из этого? Натерпелась по лагерям уже давно, дольше, чем мы. С гитлеровцами боролась еще до войны. Это они говорят: «еврейка», «полька» и уничтожают другие народы. Мы не должны говорить так: «немка»…
— Если на все это обращать, внимание, то нечего и думать о спасении.
— Если бы мы не обращали внимания на «все это», то не попали бы сюда.
Для приличия мы нарезали немного ракитника.
Я снова подошла к берегу.
Из-за моста выплыла баржа. С углем и людьми. В первую минуту я хотела бежать. Но сделала над собой усилие и осталась на месте. Баржа остановилась. Мужчина в штатском обратился ко мне:
— Полька?
— Да.
— Давно в лагере?
— Месяц. А вы кто?
— Не бойся, свои. Хильда здесь?
— Наша анвайзерка? Здесь.
— Постой, отнесешь ей кое-что.
Они вынули из баржи две бутылки водки, колбасу и белые булки.
— Иди так, чтобы тебя не видели.
— А часовой?
— Часового не бойся. И возвращайся побыстрее.
Я побежала туда, где надеялась застать Хильду. Я поняла, что контрабанда здесь не новость. Отыскала Хильду. Она лежала, опершись на плечо часового. Винтовка — рядом. Оба вскочили.
— Вот, Хильда, никто не видел.
Я подала ей продукты.
— О, хорошо. Они еще здесь?
— Здесь.
— Я пойду с тобой, на вот, возьми.
Она
Я допущена к великой тайне, у меня есть хлеб, колбаса, и никто на меня не кричит. А часовой еще и улыбался. Невероятно!
Я вернулась к Зосе. Она взглянула на меня, протерла глаза от удивления.
— Откуда это у тебя?
— От друга.
— Давай, ты не представляешь себе, как я голодна. Боже мой, белый хлеб, колбаса!
— Наконец-то ты призналась, что голодна.
Мы ели хлеб, вскрикивая от восторга. Внезапная мысль озарила меня.
— Подожди здесь.
И я побежала к берегу.
Баржа была на прежнем месте. Хильда разговаривала со штатским.
— Слушай, Хильда, — начала я, и все во мне дрожало, — разреши мне попросить их, чтобы они известили мою семью, где я. Я напишу записку.
Мужчина с баржи протянул мне записную книжку и карандаш.
— Быстрее пиши.
«Мы с Зосей в Освенциме, мой номер 55 908, пришлите поскорее посылку, остальное расскажет этот человек».
Хильда оглядывалась, не идет ли кто-нибудь.
— Постарайтесь сами зайти по этому адресу в Варшаве, скажите, что мы долго не выдержим тут, пусть пришлют посылки или договорятся с вами, а вы нас в этой барже довезете до Кракова.
— Хорошо, письмо передадим и обо всем расскажем, не падайте духом.
Зося напряженно ждала меня.
— Ну, Зося, наконец какой-то луч надежды. Я написала домой. Если наши что-нибудь придумают и мы будем ходить сюда на работу, то недели через две сможем этой баржей поехать домой.
— Все это слишком прекрасно и вряд ли осуществится.
— Посылку уж, во всяком случае, получим.
— Это возможно.
Я лежала в густом ракитнике взволнованная впечатлениями. Было, вероятно, около часу. Солнце сильно пригревало. Я закрыла глаза. Мне казалось, что я нахожусь на берегу моря, вместо ужасного полосатого халата, на мне купальный костюм, на голове — вместо ежика длинные волосы. Как сквозь сон я услышала шелест раздвигаемых кустов. Я не шевельнулась, не открыла глаз.
— Женщина? — услышала я мужской голос. Вопрос был задан по-польски.
— Когда-то была женщина, — неохотно ответила я.
Стоящий в кустах громко и весело рассмеялся.
Я приоткрыла один глаз. Что еще там? Наверное, все это мне только кажется. Все, что здесь со мной происходит, нереально.
— Тебе разве не любопытно, как я выгляжу? — услыхала я ближе, совсем над головой.
— Если бы вы посмотрели на меня вблизи, наверно, вам стало бы очень грустно.