Я просто тебя люблю
Шрифт:
— Чушь какая, — фыркнула Арха, — Дан, послушай…
Хаш-эд не только слушать, но и слышать её не собирался. Собственно, удивляло уже то, что он до сих пор шаверу шею не свернул. Камзол его угрожающе потрескивал швами, волосы на затылке приподнялись, сам он сгорбился, когтями скрючив пальцы — вот-вот бросится. Но степняк то ли страдал недостатком воображения, то ли чувства самосохранения, то ли просто никогда взбешённого хаш-эда не видел, а, скорее, всё вместе, но уступать он не торопился.
— Отойди от моей женщины! — потребовал демон.
— Твоей… кого? —
— Моей женщины! — гордо заявил шавер. — Мы сговорились с Агной-ара, а слова степняка ветер не носит!
Тут-то Арха своего несостоявшегося мужа и вспомнила. Правда, никакого значения это уже не имело.
— Ясно, — на удивление ровно ответил Харрат, выпрямляясь. Говори он в полный голос, лекарка бы даже поверила. — Одна проблема: мне плевать, о чём вы там договорились с Агной-ара. Она моя.
— Дан, ну серьёзно, это всё выеденного яйца не стоит, — снова попыталась встрять Арха.
С таким же успехом она могла пытаться и до Тьмы докричаться. Впрочем, в последнее время у неё это получалось гораздо лучше.
— Я заберу то, что принадлежит мне по праву степи, — почти ласково мурлыкнул шавер.
— Я не отдам то, что принадлежит мне, — тихо-тихо ответил Харрат.
Рядом кто-то охнул — вроде бы Шай. А вот тираду, поминающую всех предков присутствующих вплоть до третьего колена, точно выдал Ирраш.
Роженица протяжно застонала, подтягивая колени к груди.
***
— Арха, тебе на самом деле лучше уйти, — по десятому, наверное, кругу начал Адин. — В прошлый раз, помнится, ты в обморок грохнулась. О ребёнке хотя бы подумай!
Ведунья бездумно, как болванчик, мотнула головой. Ей дела не было до прошлых разов. Собственно, о ребёнке сейчас тоже не очень-то думалось. Она даже глаза от Дана, о чём-то в стороне разговаривающего с Адашем, отвести не могла. Не могла и всё! В сторону они не поворачивались, взгляд как будто прилип к обнажённому по пояс хаш-эду.
— Сходила бы, посмотрела, что там с девчонкой, — проворчал Ирраш. — А то ещё не разродится без тебя.
Арха, не слишком понимая, что и кому говорит, сообщила, свои соображения о девчонках, родах и всех присутствующих.
— Ар, на самом деле, — вступился Тхия, — о чём ты беспокоишься? Подумаешь, какой-то степняк! Было о чём волноваться!
— Оставьте меня в покое, — процедила ведунья, — я с места не двинусь.
— А! Да иди ты во Тьму! — вызверился Ирраш. — Хочешь себя гробить — воля твоя! — сплюнул злобно и, никуда не торопясь, пошёл к кругу, очерченному в изрядно примятой ещё претендентками траве.
Круг этот обвели аж три раза: сначала мечом, потом горевшей головнёй, да ещё и солью присыпали. «Потому что не живые, а Тьма судить будет» — с тошнотворным пафосом пояснил Тхия.
Архе было плевать, кто и что тут судить станет. Её лихорадка била, да такая, что лекарка против своей воли плечами то и дело передёргивала.
— Это, понтно, не моё дело, — негромко сказала Ирда, — но ты ему только помешаешь. Знаешь, есть вещи, в которые лучше не соваться. Твоё неверие может…
— С места не сдвинусь, — повторила лекарка, стиснув зубы — не от раздражения,
На середину круга вышел старший Шаррах. Сказал что-то коротко, рублено — не по-ифоветском даже, а на совсем уж непонятном языке. Дан и степняк синхронно ступили за черту и так же вместе отрицательно мотнули головами, будто отказываясь. Старый лорд кивнул. И началось.
Архе уже приходилось видеть истинный облик и хаш-эда, и шавера. Присутствовала она и при драке демонов, умом понимала, что происходит. Но чувство «ненастоящести» накрыло с головой. Глаза видели, но принять, что вот это громадное, рычащее, крылатое и есть Дан, не получалось. Оскаленные клыки, веером брызжущая слюна, когти, дерущие чужую шкуру, и дикий рёв казались не реальнее, чем приснившиеся. Лекарке мерещилось, будто она всё со стороны видит и себя тоже. Никакого сочувствия и страха, ничего вообще. Эти демоны, рвущие друг друга, были совсем незнакомыми.
Вот только когда крылатый повалил на землю громадную лысую кошку, Арха почему-то вскрикнула и сама себе рот зажала. А потом весь мир туманом, бесцветной дымкой затянуло. Кто-то двигался рядом, кричал, её хватали и она, вроде бы, бежала. На миг из марева вынырнуло белое, плоское лицо Шая — и пропало. Дымка, как фонтан, брызнула буро-алым, дикий визг резанул по ушам.
— Не надо, Дан. Пожалуйста, не надо. Это я, Данаш. Не надо, — Арха не сразу поняла, что это она говорит, вернее шепчет — в полный голос не получалось, горло слиплось и во рту сухо. — Не надо, Дан. Это же я…
Красное чудовище над ней, загораживающее полнеба, взревело так, что земля дрогнула, вибрацией отдалась в колени, на которых лекарка и стояла. Демон запрокинул рогатую голову, расправил крылья, стало совсем темно. Рявкнул ещё раз.
— Это я, — тупо повторила ведунья, — не убивай его, не надо. — Рядом застонал, заклокотал разорванным горлом, бессильно скребнул по земле лапой огромный кот. — Не надо, пожалуйста.
Когти рогатого располосовали воздух над головой, лекарке почудилось, будто она даже свист слышит.
— Не надо, — снова прошептала Арха, закрывая глаза. — Ты же не… не…
Слово выговариваться не желало. Потому что было ложью: он демон, самый настоящий демон. Пусть и лучший.
«И вот ради чего?» — мелькнула мысль, да пропала.
Где-то далеко-далеко от Архи кричали длинно, истошно, на одной ноте.
— Это же я, — кажется, она сумела только шевельнуть губами, а вслух произнести не получилось, — не надо…
Громадные, больше её ладони, когти коснулись головы, чуть царапая кожу, путаясь в волосах, проехались к подбородку. Горячая, словно её над огнём держали, но нормальная, до судорог в животе знакомая рука легла на плечо, скользнула по спине. И Арха ткнулась носом во влажную, остро пахнущую мускусом кожу. Грудь под её щекой ходила ходуном, где-то внутри клокотало не желающее успокаиваться дыхание. Прижиматься было неудобно, всё равно как к ожившему валуну. И прекрасно, восхитительно, чудесно. Да слов ещё таких не придумали, чтобы объяснить, почему слезы горло кислым комом забили.