Я разобью твоё сердце
Шрифт:
Не дав ответа, я отключаюсь. Выбрасываю телефон. Шумно дышу, борясь с внутренней агонией. Разрывает в клочья. Во мне слишком много злости и обиды. На себя, на близких, на эту странную жизнь. Но я как и прежде коплю её в себе, глушу, закрываю, прячу в закромах больной души.
На следующий день еду к матери. Она живет вдали от шумных дорог города, в частном доме, где свежий воздух и красивая природа. Если бы я не настоял, то отец отправил бы её в психушку. Дело в том, что материнский рассудок не смог принять факт смерти младшего сына и сошел с ума. Её тронутый мозг
— Привет, мам, — захожу в дом.
— Ой, Гера, — мелькает мимо комнат её фигура. Она останавливается буквально на секунду, чтобы считать мой образ. И двигается дальше по своим делам. Ей абсолютно пофиг на живого сына, она никак не может успокоится по покойному.
За пять лет такая картина стала привычной.
— Как дела? — вздохнув, спрашиваю у Тарасовны, медработницы, которая круглыми сутками присматривает за ней.
— Как обычно. Стабильно, — поджимает губы она.
— Ясно.
Шагаю вперед, чтобы посмотреть, чем таким особенным озабочена родительница.
— Что делаешь? — заглядываю в комнату.
— Рубашку Саше надо погладить, — возится она с вещами брата. — У него сегодня выступление, ты придешь?
Молчу. Сглатываю комок, который копится в горле. Её рассеянный взгляд витает где-то в параллельной придуманной вселенной.
— Постараюсь, — выдавливаю ответ.
— Хорошо. Кушать хочешь? Я велела Тарасовне приготовить любимые зразы Саши…
— Я их терпеть не могу, мам.
— Правда? — удивляется. — Ну ладно.
И дальше утыкается в мужские рубашки. Что-то бормочет про себя, переставая замечать моё присутствие.
Протираю лицо ладонью и выхожу из комнаты.
— Гладить хочет. Осторожнее с утюгом, — предупреждаю Тарасовну.
— Ага, — кивает она и заходит к маме.
Мне жестко не хватало мамы в детстве. Её внимания и любви. Сначала она была вся в работе, потом появился брат, он перетянул на себя всё внимание. Я ревновал. Даже порой ненавидел его за это. Он был маменькиным сыночком, талантливым, смышлёным, играл на скрипке, хорошо учился, в общем, гордость родителей. Мы нередко с ним дрались, я как старший побеждал и через тумаки вымещал свою обиду. Потом он серьезно заболел, все над ним кружили. Я же окончательно пропал с радаров внимания родителей. Даже грешным делом желал себе тоже как-нибудь смертельно заболеть, что бы все переживали, заботились, любили меня также как Сашку.
Я на самом деле горячо любил брата. Понял это, когда его уже не стало. Потеряв Сашку, я приобрёл новую боль, она осела грузом в моём сердце. Мать ушла в себя, отец с ней развелся, нашёл себе другую, а я остался один, сам по себе, никому не нужный. Я терпеть не могу жалость со стороны. Дефицит любви — моё привычное состояние, и мне в нём комфортно. Я научился жить без неё и меня всё устраивает. Не надо лезть мне в душу, там кроме трупов ничего нет. Много боли и разочарования — вот что вы увидите, если в отчаянной попытке решитесь всковырнуть корочку на моём эгоистичном сердце. Жестокость и цинизм течёт в моей крови, она питает меня, за счёт неё я и живу. Нет, я не хороший, я такой
Слышишь, Лиза? Не надо надумывать! И хватит уже терроризировать мои мысли! Опять залезла без спроса. А ну, кыш! Исчезни!
Глава 17
Лиза
Почему Герман не отвечает на мои сообщения?
Ехать к нему на занятие или нет?
Звоню. Одни сплошные долгие гудки без ответа.
Глянув на время, решаю всё-таки съездить до него. Добираюсь на метро до знакомого адреса и поднимаюсь в квартиру. Жму на кнопку дверного звонка. Не открывает.
Дома что ли нет?
Вздохнув, разворачиваюсь и расстроенно плетусь к лифту.
Вдруг до ушей доносится звук открывающейся двери.
Поворачиваю голову и вижу Заславского на пороге собственной квартиры, он какой-то мрачный и понурый. Болеет?
— Привет, — улыбнувшись, шагаю к нему.
— Чё надо? — грубо отвечает.
Я притормаживаю. Настороженно поглядываю на парня, который явно не в духе.
— У нас с тобой занятие по плану. Я писала, — объясняюсь.
— Больше не нуждаюсь в услугах репетитора. Свободна, — жёстко бросает он.
Его холодные глаза морозят моё растерянное лицо.
— Э-э… — не могу подобрать слов.
Надменная физиономия Заславского кривится в раздражении, как будто не в силах терпеть моё тугодумие.
— Что-то случилось? — решаюсь спросить, потому что в прошлый раз он был более мягок со мной.
Я подумала, что после откровенного разговора мы, наоборот, сблизились. А тут он так резко отталкивает меня. Это больно и неприятно.
— Отстань от меня, Лиза. Харе названивать и написывать, — метал в мужском голосе заставляет мягкое сердце сжаться в защитной позе. — Еще приехала сюда, делать нечего?
— Если бы сразу ответил, не приезжала бы! — обиженно рявкнув, плотно сжимаю губы и хмуро смотрю на парня.
Он скользит по мне серым погашенным взглядом, а потом просто отступает назад в квартиру и закрывает дверь.
Задыхаюсь в подъездной пыли. В образовавшийся тишине мои мысли кричат.
Ой дура! Ой дура-а-а…
Злясь на свою глупость и наивность, захожу в лифт и лечу вниз. Хочется, чтоб тросы сорвались, и я ударилась об землю хорошенько и лишилась чувств, которые неведомым образом зародились к парню. Они совсем крохотные, маленькие росточки — убить их ничто не стоит. И кажется, Герман только что с этим успешно справился, затоптал их на смерть.
Я ошиблась в нём. Мне просто показалось, что он умело скрывает человечность за внешней жесткостью и эгоизмом. Я придумала это всё. Он всё та же бесчувственная скотина.
***
Поздно вечером мне звонит Тит. Я ставлю фильм на паузу и отвечаю.
— Выходи, — сразу говорит он. Голос веселый, взбудораженный.
— Куда?
— Пошли кататься.
— Я фильм смотрю, потом спать планировала, — мягко отшиваю парня.
— Я уже приехал. И жду тебя.
— Приехал? — удивленно переспрашиваю.