Я сделаю это для тебя
Шрифт:
Министр встал и принялся кружить по кабинету, заложив руки за спину: он взвешивал оба варианта, руководствуясь скорее политической целесообразностью, чем личными чувствами, побуждавшими его к противостоянию.
— Согласен, пусть все идет как идет.
— Триста тысяч евро! — объявила Клара, войдя в кабинет Шарля.
Эрик присвистнул, а Изабель сделала большие глаза.
— И это не предел. Учитывая темпы, которыми поступают пожертвования, к концу недели сумма удвоится.
— Невероятно, — прошептала Изабель.
Шарль
— Мы вступаем в область тотальной иррациональности. Неизвестные похитители, неизвестный заложник — не богатый и не знаменитый, загадочное послание и закусившее удила общественное мнение. И мы… посередине… Повторюсь: мы играем в опаснейшую игру. Рискуем захлебнуться — мы и так мало что контролируем.
— Я с тобой согласна, — кивнула Изабель. — Все мы разрываемся между восторгом — любому захочется быть в центре событий и извлекать из этого пользу для канала — и страхом услышать в свой адрес обвинения в безответственном поведении.
Эрик встал:
— И какой у нас выбор? Информация проходит через нас, мы ее обрабатываем и отсылаем потребителям. Мы — сердце системы.
— Ладно, ладно, — раздраженно бросил Шарль, — но кто ее мозг? Кто всем заправляет?
— Конечно, нами манипулируют, — согласился задетый за живое Сюма. — Но разве мы более свободны, когда читаем послания Елисейского дворца или берем интервью у президента или премьер-министра… по их просьбе? Мы и в этих случаях всего лишь ретрансляторы!
— Знаешь, в чем разница? Мы понятия не имеем ни кто сегодня снабжает нас информацией, ни какие у них цели, но создали неконтролируемую ситуацию.
Изабель шумно вздохнула, окончательно выйдя из себя:
— Мы не станем снова начинать вечный спор о том, кто кем манипулирует. Мы все осознаем риски и ставки в этой игре, и все готовы продолжать, так? Сначала я была в ужасе, но теперь успокоилась. Мы уже не одни в деле — все собратья по цеху следуют за нами в кильватере. Если все рухнет, кто посмеет бросить в нас камень?
— Ты права, — согласилась Клара. — Кое-кто зашел много дальше. Взгляните на заголовки.
Молодая журналистка положила на стол две газеты. На первой полосе одной из них была помещена размытая фотография заложника, сделанная с видеопленки. Подпись гласила: «Какова, по-вашему, цена этого человека?», заголовок в другой газете был сформулирован как призыв: «Что вы готовы сделать для освобождения этого бездомного?»
— Они просят читателей присылать пожертвования в редакции, — уточнила Клара. — Мы никогда не были столь прямолинейны.
— Столь откровенны, — уточнил Шарль.
— Что будет с пожертвованиями? Кто их соберет? Кто гарантирует, что деньги пойдут на дело?
Шарль развел руками.
— Мы складываем чеки в сейф в дирекции, — сообщила Изабель.
Эрик хитро ухмыльнулся:
— У нас есть сюжет для следующего выпуска.
Коллеги как по команде взглянули на него.
— Мы поставим вопрос о сборе и хранении этих сумм. Зададим фундаментальный вопрос — сможем занять более высокоморальную позицию.
— Гениально! — воскликнула Клара.
Эрик
— Можно назначить ответственным кого-то из технических сотрудников или предложить создать контролирующую инстанцию. Взять интервью у представителей благотворительных фондов и какого-нибудь бонзы из Министерства экономики.
— Что думаешь, Шарль? — спросил Эрик.
Старый профессионал только плечами пожал в ответ.
Даниель
Возле паба останавливается черный лимузин. Мохтар напряженно улыбается.
— Это важная встреча. Я рискую доверием шейха, — говорит он, объясняя, почему так напряжен.
— Я, знаете ли, тоже нервничаю!
Сердце бешено колотится, ноги дергаются, по спине пробегает дрожь. Кажется, я могу пересчитать все волоски на теле и голове, почувствовать, как каждая пора всасывает необходимый для успокоения кислород. Мне знакомы эти симптомы. То же самое я ощущал двадцать лет назад перед каждым ограблением или налетом. Правда, тогда это странное чувство было сродни величайшему наслаждению, а сегодня оно скорее напоминает сильнейшее недомогание. В душе притаился глухой страх, который я отношу на счет грядущей схватки с моим врагом.
Мохтар молчал всю дорогу и смотрел в окно на прохожих. Его поведение беспокоит меня. Чего он опасается на самом деле? Я думал, он попытается меня успокоить, подготовит к встрече, даст несколько советов, но этого не происходит. Странно.
Мы подъезжаем к дому, водитель открывает дверцу, я выхожу и испытываю желание обернуться и взглянуть на окно моего гостиничного номера, но к нам уже направляется один из охранников. Он пожимает руку Мохтару, кивает мне и что-то говорит в микрофон невидимому собеседнику.
Калитка приоткрывается. Мы идем по аллее. Кажется, я здесь уже был: мне знаком каждый куст, каждая скамейка, каждая статуя — я множество раз проделывал этот путь у себя в голове.
Два амбала впускают нас в дом. Смотрят они ой как неласково, и я молюсь, чтобы лицо меня не выдало.
Один из телохранителей делает вопросительный жест, и Мохтар отвечает:
— Я за него ручаюсь.
Мой расчет оказался верным. Они не станут меня обыскивать. Оружие у меня в промежности они бы все равно не нашли, но я чувствую облегчение.
К Мохтару подходит человек, они обнимаются, обмениваются несколькими словами на арабском, не обращая на меня никакого внимания.
— Я вас ненадолго оставлю, — говорит Мохтар. — Нужно кое-что обсудить с секретарем шейха.
Телохранители провожают меня в комнату с восточным убранством. Похоже, это приемная. Я сажусь. Громилы стоят у стены и смотрят на меня, не произнося ни слова. Собраться с мыслями я не успеваю: дверь открывается и на пороге появляется… шейх. Меня пробирает дрожь. Как часто я видел его в ночных кошмарах. Темные глаза, густые брови и борода закрывают почти все лицо. Тонкие губы поджаты, как у человека, сдерживающего злость. Он пристально смотрит на меня живыми умными глазами.