Я сноходец
Шрифт:
В ожидании родителей я перекусил и включив телевизор улегся на диван, где и заснул.
Меня разбудил настойчивый стук во входную дверь. Странно, подумалось мне, у родителей имеются ключи, а кто еще может стучаться в такую рань.
Открыв дверь, я увидел перед собой пару милиционеров и полную женщину в гражданской одежде. Впрочем, я сразу узнал ее. Это была Валентина Федоровна из детской комнаты милиции, куда меня не так давно поставили на учет. Поздоровавшись с пришедшими людьми, я пригласил их войти, сказав, что родителей пока нет дома, но возможно они скоро появятся.
— Именно по этому поводу мы и пришли. — произнесла Валентина Федоровна, проходя
Сопровождающие ее милиционеры присели на диван в зале, а женщина, взяв меня за руку прошла со мной на кухню со словами: «Нам нужно серьезно поговорить!»
Я не чувствовал за собой никаких новых грехов, поэтому нисколько не сопротивляясь прошел с нею на кухню и пригласив ее присаживаться сам сел на один из стульев.
— Понимаешь, Саша, случилось страшное. — женщина на минуту замолчала, видимо решая, как подать мысль, наконец решившись она произнесла. — Твои родители и сестра погибли, попав в аварию.
Произнесенные ею слова как-то не сразу дошли до моего сознания. «Этого просто не могло быть. Как они могли погибнуть если совсем недавно были живы и здоровы?!» — мысли подобные этим проносились в моей голове, никак не укладываясь в сознании.
— Этого не может быть! Вы лжете! — воскликнул я.
— Увы сынок — это правда. — скорбно произнесла женщина и я заметил, как заблестели ее глаза.
Может быть именно в этот момент до меня и дошла страшная весть.
— Нет! — изо всей силы вскричал я и рванулся с места.
С трудом удержав меня она постаралась как бы успокоить меня, но видимо ее слова так подействовали на меня, что удержать меня на месте было выше ее сил. Вырвавшись из ее рук, я выбежал в коридор с желанием бежать на поиски своих родителей, но тут же был перехвачен двумя работниками милиции, которые появились в моей квартире вместе с инспектором.
Перехватив меня, они аккуратно провели меня в зал, а зашедшая следом инспекторша попыталась вновь меня успокоить. Видя, что ничего из этого не выходит она кивнула одному из милиционеров и спустя мгновение свет померк для меня.
Я очнулся ближе к вечеру. К моему удивлению, совершенно спокойным. Я уже не старался куда-то бежать, кричать, или вытворять подобные глупости. Мысленно я переваривал произошедшее и вспоминал то хорошее и плохое, что доставалось мне от родителей. Сейчас я даже был готов выслушивать постоянные упреки и насмешки отца, но увы его уже не было, и некому было в очередной раз назвать меня бестолочью. То же самое касалось и мамы, которая казалось не замечала все эти подначки со стороны отца и сестренки, но вместе с тем старалась как-то успокоить, приласкать меня лишний раз, чем вызывала у остальных членов семьи чувство ревности по отношению ко мне. Несколько отрешенно я выслушал подробности происшедшего и попытался как-то уложить все это в своем сознании. В этот момент, во мне жили как бы две личности. Одна с сознанием девятилетнего ребенка как бы еще не до конца верила в происходящее, пыталась сорваться с места, куда-то бежать, что-то доказывать. Вторая — боле взрослая успокаивала первую, находила какие-то слова, старалась как-то помочь, сдержать порывы. И в итоге неизменно побеждала в этом молчаливом споре. Я как бы разделился на две сущности, живущие в симбиозе внутри моего тела, моего сознания. С одной стороны, я не разделял себя надвое, с другой… не понимал, что происходит.
Попытавшись придать своему голосу максимум спокойствия, я спросил:
— И что теперь? Что со мной будет?
— Ну у тебя же есть родственники, думаю они не откажут в усыновлении.
— Вряд-ли я кому-то
К моему удивлению, желающих взять опеку надомной оказалось целых три человека. Две Ташкентские тетки и бабушка, мать отца, живущая в Ургенче. Теток я знал, как облупленных и поэтому всеми силами старался отказаться от их опеки, даже несмотря на то, что видел бабушку всего однажды. Но кто будет слушать сопливого девятилетнего пацана? И опеку присудили одной из теток, мотивируя это еще тем, что та является заслуженным учителем республики.
Ну не может заслуженный учитель нанести вред ребенку, тем более родному, видимо посчитали они. А то, что моя мать вот уже около года находилась в ссоре со своей заслуженной двоюродной сестрой, и именно из-за меня, никто не захотел принять во внимание.
— Не выдумывай, Саша! Не было никаких ссор. — слащаво приторным голосом сказала будущая моя опекунша. Но судя по ее взгляду, брошенному на в мою сторону, меня ожидало веселое детство.
У тети Кати, было своих двое детей. Правда старший сын Григорий уже успел закончить школу, поступить в институт, и даже жениться. Как я понял из разговоров моя квартира вначале предназначалась именно ему, но видимо решив, что она все же побольше имеющейся двушки, правда почти в центре города, это решение переиграли тетя Катя вместе с мужем и младшим сыном переехала к нам. Вернее сказать, уже к себе, так как судя по документам, которые как-то попались мне на глаза, квартира уже чудесным образом перешла во владение тети Кати, а я оказался там всего лишь жильцом.
Комната, которую я занимал раньше единолично теперь оказалась разделена с моим троюродным братом. Причем мой диван, достался именно ему, а мне была поставлена узкая железная кровать с панцирной сеткой. Впрочем, она была достаточно мягкой поэтому я особенно не спорил по этому поводу. А вот то, что Виталик, мой троюродный брат, мог бы занять отдельную комнату, вполне громко озвучил. В ответ услышал, что зал является общей комнатой, и если есть такая возможность, то пусть ею и остается. Вот если бы мы были разнополыми, тогда другое дело, а раз мы братья то и стесняться нам друг друга не стоит. Поэтому тетя Катя и дядя Боря заняли комнату моей покойной сестры.
Мы с Виталиком были одногодками, поэтому с первого сентября пошли в одну школу. Более того даже в тот же класс где я и учился до трагедии. Несмотря на, казалось бы, общие интересы, один и тот же класс, одна школа, отношения у меня с братцем не сложились. То есть внешне мы, как бы и не дрались, но и особенной дружбы у нас не получилось. В общем терпели друг друга. Впрочем, этому способствовали и отношения опекунов ко мне. Внешне вроде было все прилично, но с каждым днем оказывалось, что я чем-то хуже Виталика. Если он получал отличную оценку его хвалили, ставили в пример мне. Если это случалось со мной, или не замечали подобного, хотя тетя ежедневно проверяла наши дневники, или особенно если такая же оценка была и у брата, то меня обвиняли в списывании.
Кролики, которых ранее разводили мои родители, никуда не делись. Наоборот, с помощью дяди Бори в огороде появилось еще с десяток клеток, а кормление всех расплодившихся животных так и осталось на мне. Правда зимой, кроликов кормили купленным в совхозе комбикормом, или зерном, а иногда если того и другого не было, то хлебом, купленным в магазине. Правда для кормления животных покупать хлеб было запрещено, поэтому в этом случае я объезжал все хлебные магазинчики нашего района покупая в каждом по одной-две буханки.