Я Страд
Шрифт:
О, умереть, не чувствовать никогда...
Ее больше нет. Да будут прокляты боги. Ее больше нет.
Мои глаза застилали слезы, накопившиеся во мне за долгие, долгие годы. Высоко, высоко надо мной сверкали и танцевали звезды, издеваясь над моими страданиями. И в то время, как я лежал, рыдая, опустошенный, шокированный, ко мне осторожно приблизился Улрич. Я не замечал его, пока он не заговорил со мной.
– Григор сказал, что это был ты, - пробормотал он.
Его одежда спереди была забрызгана ее - нашей -
– Как ты посмел?
– спросил он.
– Как ты посмел взять молодую девушку и испачкать ее своей мерзостью?
Слезы мои высохли. Мысли о смерти резко покинули мою голову.
– Но все, конец. Я спас ее от тебя. Лучше умереть вот так, с душой,
очищенной и готовой к встрече с богом, чем идти по земле под твоим
проклятьем.
Мне казалось, что его мускулистая фигура на фоне темного неба обведена
алой краской. Он шлепнулся на колени рядом со мной.
– Но ты, ты сгинешь навечно...
Он извлек откуда-то палку... и занес ее надо мной.
Я перехватил его руку. Он сделал попытку освободиться, но не смог, и
достал свой молоток, чтобы проломить мне череп, но я отбил его кулаком, и мы покатились по земле, визжа и рыча. Смерть Татьяны оглушила меня и лишила сил. Он был крепкий мужчина в полном расцвете сил, подгоняемый жаждой возмездия и страхом за свою жизнь. Мы друг друга стоили.
Однако я... у меня ничего не осталось. Ничего. Ее больше нет. И этот урод убил ее. В своей ярости я черпал энергию, чтобы бороться с ним.
Я вырвал палку у него из рук.
Он царапал мое лицо, мою шею, как лев.
Я всадил эту штуковину ему в бок. Выдрал ее. Ударил снова. И опять. Скорчившись от боли, он упал в слякоть, крича, как кричала она. Я пополз к нему. Проткнул его ногу палкой. Проткнул насквозь. Он завопил, и выгнулся дугой, и принялся молить о пощаде, и свпомнил всех своих богов, когда я обрушился на него ревущим смерчем из ада.
Но все кончилось слишком быстро.
Чересчур быстро для наказания за его ужасное преступление.
Его кровь тянулась красной дорожкой из одного угла сада в другой, но все это не заняло много времени. Он не страдал, как страдала она. Его мучения нельзя сравнить с моими.
Я взглянул на его искалеченный труп с невыразимым отвращением.
Мертв, конец его страданиям.
А я... передо мной маячила вечность, бесконечная вереница ночей, каждая из которых будет напоминать о невосполнимой утрате.
Прошло полвека и я приучил себя к боли и скорби. Но вот она вернулась ко мне... и все эти годы слетели с моей души, как будто они мне приснились, и рай блеснул впереди, а потом...
...я снова потерял ее.
Это было невыносимо. Охваченный отчаянием, я валялся в грязи, дав волю
* * *
Медленно встав на ноги, я направился к дому. Я был так потрясен, что даже
не подумал изменить форму своего тела. Я толкнул дверь и поплелся через холл к ее комнате.
Страый слуга растянулся на полу около порога. Смерть коснулась его
бледного лица, его слабое сердце еле билось. Не обращая на него внимания, я собрался с духом и подошел к ее постели.
– Нет ее, - пробормотал он.
Да.
Я смотрел на комнату, на единственную горящую свечку, на кровь, стекающую со стен на одеяло... и на пустую кровать.
На взбитых простынях остался отпечаток ее предсмертной агонии. Ее не было. Что этот безжалостный мясник сделал с ней?
Я сгреб старика в охапку.
– Где она?
Его дряблые веки приоткрылись, но взор блуждал где-то далеко.
– Бедная Марина. Бедное дитя.
– Где?
Он, похоже, не слышал и не видел меня.
– Такая красивая. Такая добрая...
– Где?
Он вздрогнул и поглядел на меня.
– Туман унес ее, - прохныкал он.
– Заполнил комнату и... унес ее. Туман.
Это были его последние слова. Он вздохнул и больше не шевелился.
ГЛАВА 9.
Двенадцатое полнолуние, 720
Наступило время зимнего солнцестояния, время завершения старых дел и начала новых, время обновления и смерти.
Самая длинная ночь в году.
Без солнца, луны или звезд, не имея другой возможности мерять часы, крме
как считать удары моего сердца, я все равно чувствовал приближение полуночи. Это важный, поворотный момент в году, когда тьма наиболее могущественна, а рассвет - очень далек. Власть мрака не уравновешена светом и не уступает ему по силе, как во время летнего солнцестояния; преимущество в их борьбе однозначно на стороне теней.
По отношению к магии эта ночь имеет огромное значение для всевозможных волшебных экспериментов, но вместо того, чтобы заняться совершенствованием свего мастерства, я сидел в библиотеке и глядел на портрет Татьяны.
С тех пор, как она позировала для него, прошло три с лишним столетия, но краски на полотне сохранили свою яркость. Лак слегка потемнел, но задумка художника по-прежнему была хорошо видна. В ее лице светилась невинность и живой ум, но сама она была на удивление далека. Где бы вы ни стояли, она всегда смотрела мимо вас на сто-то другое. Ее красота, видимо, очаровала и художника тоже, и он влюбился в нее, так как многие со временем пришли к выводу, что он создал настоящий шедевр. Конечно, что бы он ни рисовал потом, ничто не могло сравниться с этой его работой... хотя, по правде говоря, ему уже не суждено было превзойти самого себя, потому что вскоре он, как и другие, погиб от яда Лео в ту давнюю, летнюю ночь.