Я — сын палача. Воспоминания
Шрифт:
Народный восторг.
А потом мы еще пели. Шли мимо горкома партии и вшестером залезли на дерево и там еще сидели и пели. Моля, Лида, четыре мужика. Все в пальто. Одни прохожие переходили на другую сторону, другие останавливались и подолгу с интересом смотрели на нас.
Падал жиденький крымский снежок.
На следующий день и еще много-много раз я приходил к этому месту — все деревья такие тоненькие.
Потом Лида куда-то навсегда уехала и долго еще присылала приветы. В том числе и мне. Персональный привет.
Не знаю за что, но горжусь.
СОЦИАЛЬНЫЙ ЗАКАЗ
Перед Москвой
Мне
— Рок, Рок, только ты можешь мне помочь, искал тебя, так рад, что встретил.
— Что случилось, Сережа?
— Я был с женщиной, в первый раз, ну ты. Рок, понимаешь… Я заболел. Я, кажется, заболел. Спаси меня.
Действительно, заболел. Надо же, в первый раз и такой подарок. Едва ли не все мои друзья-медики озаботились. Вылечили. Но это не стало уроком. Этой гусарской болезнью Сережа болел еще много, много раз. Стал пить, курить, колоться, совсем потемнел лицом, телом и, говорили мне, душой и пропал из вида. А говорю я это только для того, чтобы напомнить, что мы были беззаботно, шаловливо молоды.
Прощают знаменитостям и героям их раннее хулиганство. Паша Малинин знал об этом и к такому всеобщему прощению жизнь готовил, бедокурил, куролесил, ерничал, куражился; накопил, что прощать, жаль, что знаменитым так и не стал. Американский актер, лауреат, мультимиллионер рассказывает, что в молодости был беден, голоден, воровал, чем вызывает только умильную улыбку. Ему можно. Сергею Довлатову теперь, задним числом, вообще все можно, как и Владимиру Высоцкому. Мы им от всей души все их прошлое заранее прощаем. Иные из знаменитостей даже кокетничают тем, что математика в школе не давалась, вообще учились плохо, дрались, курили, на второй год оставались.
Мало кто из нас, друзей моей молодости, достиг, никто не прорвался к большому успеху, к славе, вот и Вови Иванова я не нахожу по «Яндексу», но мы были молоды, энергичны, по-своему талантливы, и многие из нас, особенно те, кто беззлобно грешил, заслуживали прощения и, по моему мнению, не заслужили забвения.
Валек Довгарь
Из всех, кто проходил свидетелями по моему делу, включая Пла-чендовского, кента-подельника, в этой книге чаще всех упоминается Валька Довгарь. Наверное, мы были близки. По жизни мне так не казалось — никогда близко не дружили, ни я ему, ни он мне не был лучшим другом, но сталкивались, пересекались часто. В Симферополе он вообще входил в другую дружественную компанию.
Окраинными зубчиками наши компании цепляли друг друга. Валька все наши знали, он считался моим другом, и он всех, но из его компании в этой книге только Нурик был один раз упомянут. А ведь там у них был чемпион страны по боксу среди юношей Толя Никитин, с которым у меня были определенно хорошие отношения, Мельников Игорь, чемпион по числу мелких ежедневных неудач, болячек и числу венерических заболеваний, грек Попозуло, бренчавший на гитаре приторможенной рукой, да много еще кого. Обо всех не напишешь.
Валек жил в одном дворе с Юрой Гориным, и жилье его достойно описания.
Две центральные и параллельные улицы, борющиеся за звание проспектов: улица Карла Маркса и Горького. Улица
А Карла Маркса, наоборот, очень даже проезжая, с троллейбусными рельсами над головой, застроена двух — четырехэтажными домами городской псевдоархитектуры времен начального этапа эпохи зрелого застоя. А за внешними стенами каменных построек татарского типа дворы, застроенные одноэтажными домиками и сараями. Все в кустах, цветах и фруктовых деревьях. Голая, немощеная земля, трава, иногда неудобный для ходьбы, а особенно для велосипедов, выпирающий булыжник. В отдельных местах заплатки асфальта. В середине дворов островки дополнительных строений, где спиной к спине налеплены три-четыре жилища-пещеры. Мазанки. Пристройки, веранды. Заборчики с полисадничками. Крохотные оконца. Занавески. Туалеты на два общих очка в вонючем углу двора.
Один из таких дворов был на самом деле проходным, между обеими улицами-проспектами. Пацаны, которые там жили, об этом знали, в это играли, пользовались этим, когда удирали, а новый человек едва ли быстро бы нашел. Лабиринт. Трехэтажный дом членов обкома и музыкантов при нем, и в нем высокий арочный проем для проезда грузовиков.
Внутри этого проема, приблизительно на середине, — дверь. Не так часто бывает, чтобы в подворотне — дверь. Не прямо на поверхности стены будто нарисованная, а в углублении, в нише. С каменными тремя ступенями, заметно протоптанными в центре. За этой дверью квартира. С дверью наружу, но без окон. Точнее, не квартира, а одна комната… Точнее, ванная комната. С туалетом. В этой квартире со всеми удобствами — ванной комнате и жил Валек. То есть не он, а его мама жила со своими двумя сыновьями: Вальком и его старшим братом.
Никаких шкафов в комнате не было, как и места для них. Поэтому кое-какие, все какие ни есть шмоточные вещи этой семьи были упакованы в два-три чемодана, которые располагались на дне ванны. А над чемоданами они соорудили дощатый топчан строго по размеру ванны. Ванна поэтому получилась многослойная, как несъедобный сэндвич. Тряпочки, чемоданный фибр, досочки топчана, а сверху еще и сама Валькова мама.
На этом топчане, еще и на тюфячке, как принцесса заморская, спала мама Валька — угрюмая женщина. Она работала кем-то на железной дороге и оттуда приволокла в дом довольно приличного вида верхнюю полку отжившего свое мягкого вагона. Братовья приторочили эту полку к стене над ванной. Днем полка была как ей по жизни положено, как и привыкла в вагоне в прислоненном состоянии, а на ночь ее опускали, и на нее залазил спать старший брат Валька по кличке Здоровячок. Такая вот неуклюжая кличка для действительно крепкого, аж сутулого от обилия мышц, корявого парня, как бы теперь сказали — качка.
В этой ванной — семиметровой квартире, в самом дальнем ее углу красовался вполне действующий унитаз. И когда кому-нибудь приспичивало воспользоваться этим бешеным комфортом, то все другие должны были, во-первых, выйти, а во-вторых, немного погулять. Так что дворовые соседи всегда знали, если двое из Довгарей гуляют, около квартиры топчутся, третий — тужится.
Унитаз прятался, но выступал из-за ванны, а у стены, противоположной ванне, был еще стол. Стол не стол — так, самоделка. Длиной два метра, а шириной в простую скамейку. Стульев не было. Сидя на ванном топчане перед столом, ребята днем делали уроки, а ночью на этом столе Валек спал.