Я — сын палача. Воспоминания
Шрифт:
Однажды он с Толей Бороздиным решил провести день по-хемингуэевски, всем на зависть. Кафе «Лакомка» на Пушкинской улице. Там можно было купить кекс, пирожное, выпить чашечку кофе за четыре копейки (вот, вот она ностальгия: чашечка кофе за четыре копейки. Вкус тот же, а пахло лучше). И рюмочку коньяка. Как в Америке бы сказали: один шат, грамм тридцать-сорок. Коньяк отдельно, без кофе, покупать было нельзя, только в приложении к кофе. Чтобы не было сомнений, лично я присоединяюсь к забытому авторитету, который сказал, что пить кофе с коньяком — портить
Стоило это прилично, но вполне доступно. Так вот.
Встали Самулев с Бороздиным в эту очередь часов, скажем, в одиннадцать утра, отоварились. Не торопясь подошли к столику, разложились, врастяжку выпили, снова в очередь встали. И опять, и снова. Раз в час к ним присоединялись друзья и приятели, выпивали дозу и уходили по делам, а те все крутились в погоне за фиестой. После какого-то, десятого скажем, круга возмутилась буфетчица.
— Молодые, вроде, парни, культурные, а черте-те чем занимаетесь. Хотите в стельку нажраться, черт с вами, налью вам по стакану коньяка, и убирайтесь, а сердце гробить больше не дам — кофе не налью.
У нас с Мулей были редкие отстраненные встречи. Мы не столько знали друг друга, сколько наслышаны были. Иногда в преферанс вместе играли, он играл лучше меня, хотя и я тогда был не плох.
Я бы его вообще пропустил, не много он в моей жизни и в моем сердце места занимает, но он мне нужен для одной детали, необходимой в дальнейшем повествовании.
Социальный заказ
«Коммунизма призрак по Европе рыскал, уходил и вновь маячил в отдаленье. По всему поэтому в глуши Симбирска родился обыкновенный мальчик Ленин».
Так Маяковский представил выполнение, осуществление социального заказа. А Саму лев говорил:
— У Маяковского: «Если бы выставили в музее плачущего большевика, весь день бы в музее торчали ротозеи…» Так в чем проблема? Дайте только социальный заказ, я вам все музеи набью плачущими большевиками.
Вот из-за этой фразы я и упомянул Самулева.
Все эти плакаты глаза в глаза: А ты стал? А ты встал? А ты сдал? Искусство на службе социального заказа. Была такая песня — военный гимн России:
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой.
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой.
Стихознавцы нос воротили: средненькие, мол, стишата Лебедева-Кумача, нет в строках разящей силы. Ерунда. Не могу вспомнить никакой другой песни, написанной от лица, от имени социального заказа. Не определенного лица, не от народа даже, а социального заказа. И это повышает уровень песни до гимна, до пушкинских высот.
Мало мы знаем о том, что собой этот социальный заказ представляет.
А дело серьезное. В физике давно бы уже были определены понятия, выявлены корреляции, сформулированы законы. Но как ни дороги в долларах физические
Поэтому откуда нам знать: есть ли уже социальный заказ или пока еще нет его.
Одни прут на демонстрации со знаменами, другие бросают тухлые помидоры в них, кто как понимает этот самый социальный заказ. Был ли в России в 1916, скажем, году социальный заказ на проведение кровавой революции со свержением царя и установлением террористического режима?
В философской библиотеке МГУ мне попалась дореволюционная брошюрка. Автор, кажется, некий Яковенко. Обзор философии того времени. Хорошо о Плеханове (Бельтове). Грамотный агитатор чужеродной, иноземной, немецкой философии. Про Ленина (Ильина) сказано, что это философ поверхностный, ругатель, зато человек, которому не терпится сделать революцию.
Браво Яковенко! Много я слышал о великом Ленине, лучшего определения не встречал.
Владимир Ильич социальный заказ носил с собой. Этот социальный заказ, а скорее, приказ Ленин получил вместе с извещением о смерти брата. Изображено на живописном полотне, как он рядом с плачущей маменькой сжимает кулаки:
— Утопим в крови (в переводе с людоедского языка на простой: мы пойдем другим путем. Не индивидуального, а массового террора).
Вопрос для школьной викторины: был ли социальный заказ на революцию, прямо или косвенно погубившую порядка сотни миллионов человек?
Ленинский ответ известен. А вот его подельник Плеханов сверился с пунктами марксистской теории насчет революционной ситуации и свернул в сторону:
— Социальный, мол, заказ не созрел пока, свергнуть-то вы ца-ришку свергнете, а вот для удержания власти много цистерн крови придется пролить.
Про евреев-зачинщиков ничего не сказал.
— Мы за ценой не постоим, — сказал Владимир Ильич и отдал честь навсегда.
Кровь-то имелась в виду не своя — чужая, вражеская.
Историки, а чаще люди со стороны, любители наперебой решают уже почти сто лет назад решенный вопрос. Не в теоретическом плане решают, а в любимом:
— Кто виноват?
Если был социальный заказ, то с Ленина, большевиков, да и с евреев, (если есть соцзаказ, то вопрос о национальной принадлежности исполнителя отходит на двадцать второй план) снимается вина и тяжким грузом ложится…
Я уж и не знаю на кого. Претендентов много.
На царя, которого как раз провозгласили святым — слов нет!
На думу, на правительство, на Распутина, на гнилую русскую аристократию, на мировую войну, на говенную интеллигенцию, на Антанту…
Зато вина становится совершенно криминальной, если считаешь, что никакого социального заказа не было (что их вообще не бывает). Если необходимости в кровавой революции не было, значит, большевистская банда Ленина — узурпаторы власти, политические авантюристы.