Я — сын палача. Воспоминания
Шрифт:
Валек как раз был высоким (метр восемьдесят пять), стройным парнем. Летом ровный загар на атлетическом теле, зимой — гимнастика. При таком росте он не только креста на кольцах, но даже сальто путного не мог слепить. До второго разряда еле дотянул. Но смотрелся замечательно. Какие ласточки на вольных, спичаки и бланши. Прямые, длинные, как у манекенщицы, ноги, высокий лоб, интеллигентные очки.
Учился он в параллельном классе. Был лучшим другом Юры Е., тоже гимнаста, не такого красивого, но более успешного, какое-то время и моего лучшего друга и главного свидетеля по делу.
Валек хорошо, хотя и без медали, закончил школу,
Довгарь несколько раз женился, и каждый раз удачно. Он оставлял женам детей и заводил новых. Переехал в Москву, женившись на полячке с двумя маленькими детьми. Работал на «скорой помощи», лечил от запоев Высоцкого, показывал мне фото с очень дружественным автографом. Валек рассказывал, что Высоцкий ему даже одну песню посвятил. Но я однажды потом слушал эту песню в авторском исполнении с другим посвящением… Черт их разберет. Людей много, больше, чем песен. Вышло, что известная песня — одна на двоих. Или на троих.
Сам Валек играл на гитаре, множество песен знал и пел, без особого мастерства и слуха, зато с удовольствием. Даже сам сочинять музыку начал, в стиле брям-брям, но на чужие стихи. Не считая ванной квартиры, в подворотном прошлом имел массу преимуществ, был удачлив в любви и друзьях.
В организованной мной партии (тут точка! И торжественная тишина!) был одним из самых постоянных и, безусловно, самым молчаливым членом. Часами с общим другом Юрой мы прогуливались втроем по именитым улицам, спорили, строили планы светлого будущего для себя, а за одно и всего остального отсталого человечества, а Валек терпеливо ходил рядом и не вставлял ни одного слова. Ни одного. Даже на прямые вопросы уклонялся отвечать.
Проиллюстрирую степень его молчаливости. Как-то мы с Юрой Е. (и Вальком) шесть часов провели вместе. Пляж гнусного искусственного влагохранилища, где купались и подозрительно часто тонули мои земляки, улицы, переулки, площади и площадки, закоулки, скамеечки… Мы обсмеивали все подряд, перешучивались, бродили, меняли темы, тратили время.
Валек преданно молчал. Уже более пяти часов подряд. Ни одной ремарки.
И тут Юра сказал, что у него появился блат в Польше, и он может достать кое-что из подарочных кондиций. Что бы я посоветовал для его подружки и мамы… Я начал придумывать тогдашние дефициты и в какой-то момент сказал:
— Если ты достанешь (не помню что) для своей девушки Нонны, то она поцелует тебя в жопу.
И тут Валек впервые за весь длинный день и вечер вставил свое застоявшееся слово:
— Вот на это я хотел бы посмотреть.
Написал это, подумал-подумал и решил покаяться. Все это правда было, случилось, но в Москве, много позже и совсем с другими персонажами. Без влагохранилища и Нонны. Почему я это вставил сюда? На Валька тех времен похоже, а реального примера я не вспомнил.
На следствии Довгарь вел себя достойно. Упирался, что не знает ничего, если что и слышал — не запомнил, не понял, не вник, не заинтересовался.
Ему (и Коле Стернику) первому (или второму) еще с дороги я написал письмо.
В Москве у него были две квартиры в одном парадном, с двумя кухнями и с
Он производил впечатление полностью удовлетворенного жизнью человека.
Ни на кого не полагаясь, только сам, вперед и выше.
Что-то в нем было исключительно надежное, спокойное до отрешенности.
Он как будто бы знал некую истину, чем вовсе не гордился.
Если бы кто-нибудь предложил мне расположить всех моих друзей по степени непредрасположенности к суициду, я поставил бы Валька на одно из самых-самых последних мест.
Он вскрыл себе вены, лежа в теплой ванне. По рецепту древних.
Мистическая глава
Однако эта главка была вовсе не историей о ванных в жизни дорогого моего друга Валька Довгаря, а зачином для совсем иной темы.
Как-то моя сестра Светлана достала неведомо где социологическую анкету. Тест.
Кому теперь объяснишь, что по тем временам дело не только невиданное, но едва ли не опасное. Предосудительное. В те времена не только секса не было (как тогда население пополнялось?), но и больших и маленьких преступлений не было, хотя тюрьмы и не пустовали, катастроф не было, а если и встречались, то за рубежом, а если все же и у нас, то жертв и разрушений нет. Мой аспирант Юра Ш., родом из Средней Азии, комментировал это так:
— Несколько деревень полностью уходят под землю — жертв и разрушений нет.
Не было евреев при перечислении национального состава страны, сейчас самих евреев стало куда меньше, зато говорят о них значительно больше — соскучились. Не было многих наук. Долгое время практически не было математической логики, чем бы я без нее занимался? Математическая логика — это же ветвь, современный этап формальной логики. Той, что была создана Аристотелем. Нам (им там, в Кремле) такая логика была уже не нужна. Мы (они) были вооружены мыльным пузырем диалектической логики, нашим секретным оружием, о котором во всем остальном мире никто ничего и знать не знал. И до сих пор не знает.
Не только в школе, но и в вузах не было никакого экономического ликбеза. Негде было узнать о кредитах, например, и бартере, сама эта терминология была едва ли не под запретом. Вместо всего этого, нужного, порой необходимого, до сих пор ощущаю свою девственную невинность вплоть до неграмотности в этих областях, во всех вузах для всех в обязательном порядке преподавали ахинею марксистской политэкономии.
Эта теоретическая и вообще не экономическая, а идеологическая псевдонаучная концепция не только совершенно бесполезна для реальной жизни, но никогда не была теоретически верна, давно опровергнута. Она создавала ложное представление об устройстве человеческого мира у тех, кто ею занимался. Пудра для мозгов.
Хочу быть правильно понятым. Я не такой уж враг марксистской политэкономии. Весьма хитроумно придуманная мозгоделка. Без всяких натяжек — гениальная игра гениального ума. Вопрос в степени ее практической приемлемости. Она полезна, как игра на тромбоне в розарии. Ведь предположил какой-то великий ученый муж, что игра на трубе перед цветами может дать положительный научный результат.
Я даже думаю, что марксистскую политэкономию следует преподавать в вузах.
Но не для всех, не всем, а только экономистам-теоретикам, по выбору души, а не в приказном порядке и, главное, в сравнении с полит-экономическими идеями Смита, Рикардо, Милля и современных экономистов.