Я тебя никогда не забуду
Шрифт:
Мотала с нами, например, срок Евгения Михайловна, учительница. Она шесть лет преподавала на Кубе русский язык и литературу. Когда вернулась, купила себе на чеки «Волгу». И через три дня сбила на пешеходном переходе человека, насмерть. А у нее больше не осталось чеков, чтобы откупиться. Все ушло на «Волгу». И блата не оказалось. Вот и впаяли ей.
Мы с ней разговаривали обо всем. Она меня многому научила. Она заставляла меня не падать духом. И читать книги. Несмотря на хрупкость и отсутствие подлости, она была в комнате авторитетом. «Девочки» просили ее писать за них письма и завороженно слушали ее
Евгения Михайловна внушала мне, что жажда мести – деструктивное, то есть разрушительное чувство. Что нужно смирение – и тогда придет гармония. И будут в душе лад и спокойствие.
Но я так не думала.
Да еще Кирилл…
Кирилл был красавчик. Здесь он был трактористом. А в прошлой жизни – фарцовщик и валютчик.
По нему сохли, его соблазняли все бабехи, кроме смиренной Евгении Михайловны. Но я все равно была средь них самая-самая, невзирая ни на ватник, ни на отсутствие косметики. И он влюбился в меня. Втрескался по уши – что редко бывает с такими независимыми красавцами, завсегдатаями (в прошлой жизни) бара «Синяя птица». Но тем не менее я могла вить из него веревки, и это было приятное чувство. Я его не любила, и этим все объяснялось. Но он мне был нужен.
Для многого. В том числе потому, что я не собиралась отступать.
Теперь моя месть будет подготовленной и тщательно продуманной. И потому – более удачной.
Кирилл согласился помогать мне, даже с восторгом. И потому, что любил и был готов ради меня на все. И потому, что я обещала ему большую добычу – а она должна быть большой. И еще потому, что после дела мы договорились с ним уйти. Навсегда, безвозвратно, и потом всю жизнь быть вместе.
Осенью восемьдесят третьего мы вернулись в Москву и сняли комнату на Герцена.
Кирилл был ловким, умным, хитрым. И у него было полно связей. Притом – как раз таких связей, что требовались нам для дела. В телефонной книжке десятки номеров скупщиков краденого и прочего, которые не спросят, откуда товар, и не потребуют, в отличие от комиссионки, предъявлять паспорт.
Имелись среди его дружбанов и валютчики – они тут же поменяют рубли на доллары по божескому курсу – один к трем.
Были и врачи – они без разговоров выпишут рецепт на любой препарат.
И даже проводника он обещал надыбать – такого, что переведет нас через советско-финскую границу.
Вдобавок у Киры в Москве была своя собственная машина, новый «Москвич», да и деньжат он напрятал, которые нужны были нам, чтобы начать.
Итак, у Кирилла имелись связи и деньги. Присутствовали ум и ловкость, но они были недалекими. Их хватало, чтобы купить у форина «левис» за тридцать гринов, а потом впарить их за сто восемьдесят деревянных, получив тем самым «два конца», то есть девяносто рублей прибыли. Но без ложной скромности скажу, его личных мозгов вряд ли хватило бы, чтобы спланировать и организовать хотя бы одно из наших дел. Не говоря уж о том, что все операции следовало скоординировать во времени – чтобы ни одна из жертв не успела предупредить другую. И надо было многое продумать. Собрать информацию,
К счастью, Кир доверял мне полностью. И никогда не брался со мной спорить. Он безоговорочно признал мое умственное превосходство – как шахматный третьеразрядник пасует перед Карповым или Каспаровым. А может, просто настолько любил, что заглядывал мне в рот.
…Легче всего оказалось разрабатывать предательницу Ритку. Потому что я точно знала, где она живет, ее слабые места. Болевых точек у нее было две. Она очень любила вещички, гордилась своей квартирой, уставленной хрусталем и аппаратурой. И обожала (даже преклонялась, боготворила) своего высокоученого Санечку.
Кирилл по моему заданию провел разведку. Он проследил Риткиного мужа от дома в Люберцах до университета. Выяснил его расписание.
Дальше на сцену являлась я. Расчет был на то, что Александр догадывался о Риткиных изменах. И задумывался над тем, чтобы отплатить ей тем же. К тому же вряд ли он смог бы устоять перед такой, как я. Был он неловкий, застенчивый, поэтому мало для кого из женщин привлекательный. Тем более для легкой и быстрой связи. Такие, как он, доценты, годятся только для того, чтобы везти семейный воз.
Мы с Киром разыграли целый спектакль. Кандидат наук ездил на «Жигулях». Однажды его машина, стоявшая возле университета, не завелась. Тут как тут случился Кирилл на своем «Москвиче»: «Шеф, помочь?» (Тогда еще в порядке вещей было, когда человек сам на дороге предлагает подмогу сломавшемуся или забуксовавшему и даже денег за это не берет.) А рядом с Кирой, на переднем сиденье, сижу я, вся такая красивая, веселая, коленки наружу…
Кирилл делает несколько пассов над раскрытым капотом, в районе трамблера и карбюратора, доцент смотрит, как баран на новые ворота, я незаметно, якобы выйдя прогуляться, легким движением руки вытаскиваю из выхлопной трубы тряпку. Чих-чих-чих, мотор завелся!
– Ох, не знаю, как вас благодарить! – мычит жертва, а сам на меня так и косится.
– Ну что вы, что вы!
Доцент неловко пытается сунуть Кириллу трешку.
– Прекратите! – хмурится тот.
И тут вступаю я, кокетливо:
– Ну, вы можете в знак благодарности угостить нас с братом, например, чашечкой кофе.
Клиент балдеет оттого, что красивый водитель «Москвича» – не муж, не любовник, а всего лишь брат, и немедленно соглашается.
Заранее разведан близлежащий ресторанчик и даже прикормлен швейцар.
Одним кофе дело не ограничивается. Заказано двести коньяку и рыбная нарезка. Пью практически одна лишь я – мужчины за рулем. Хохочу, касаюсь то плеча доцента, то его коленки.
Кирилл озабоченно смотрит на часы:
– Ох, мне пора бежать! Проводите сестренку?
Доцент расплывается, весь масленый:
– Конечно, конечно!
Он довозит меня на своей лайбе почти что до самой квартиры, которую мы снимаем с Кириллом, – но все-таки я прошу остановиться на достаточном отдалении. Тянется ко мне слюнявым ртом. Один поцелуй разрешается вместе с весьма красноречивыми намеками на будущее и обменом телефончиками (Александр, как и следовало ожидать, дает мне свой рабочий, я называю ему первые попавшиеся цифры).