Я тебя придумала
Шрифт:
— Вы — настоящий император, ваше величество. Самый настоящий, потому что такова ваша суть, ваша внутренняя сила. И этого не изменить. Даже если вы будете называться булочником. И я никогда не лгал вам. Особенно когда говорил о своей преданности. И я прошу прощения за то, что использовал подарок Линн. Хотя на самом деле я не жалею, и не только из-за неё, а потому что вас теперь я люблю ничуть не меньше.
Маг, нервно сцепив руки и сверкая ярко-голубыми тревожными глазами на всю комнату, смотрел на Эдигора, который слушал его исповедь с непроницаемым
А потом вдруг тоже встал на колени и положил руки на плечи Аравейна.
— В том мире я всегда мечтал об отце. С самого детства я хотел, чтобы у меня был человек, которого я мог бы так называть. Который гордился бы мной, а я гордился им. Но моя мечта исполнилась только в этом мире, Аравейн. Поэтому я тоже не жалею. Ни капли не жалею. Я не понимаю только одного. Какого чёрта ты никогда не называл меня просто по имени?!
Маг рассмеялся.
— Я пытался справиться со своей привязанностью к вам, потому что считал это неправильным. И если бы я назвал вас по имени, это означало бы последний шаг для моей окончательной капитуляции.
Аравейн, улыбаясь, смотрел на озадаченного Эдигора. Сейчас он гордился им, как никогда раньше, потому что только его воспитанник мог бы настолько быстро справиться со всеми новостями, свалившимися на него сегодня, и принять их с достоинством.
— Но я обманывал себя. На самом деле это давно уже случилось, Эд.
Император вздрогнул, услышав это сокращение, а потом рассмеялся, ощутив, как с его души наконец упал большой и тяжёлый камень.
Они разговаривали ещё много и о многом, и хотя Эдигор знал, что вряд ли когда-нибудь осмелится назвать Аравейна отцом, так же он знал и другое — неважно, как ты называешь кого-либо, гораздо важнее то, что ты при этом чувствуешь.
И когда некоторое время спустя Эдигор зашёл в комнату Дорианы, он уже полностью разобрался со случившимся и знал, что делать дальше.
Императрица сидела в кресле и вязала что-то для малыша. Ана начала вязать, чтобы отвлечься от чужих мыслей и ощущений, которые преследовали её теперь даже тогда, когда рядом никого не было. Так на неё влиял Интамар. Он, как и мать, должен был родиться эмпатом, только чуть более сильным.
Эдигор остановился подле беременной жены и опустился перед ней на колени.
Дориана подняла глаза от вязания и улыбнулась. Они часто сидели так, вместе, и молчали. Императору всегда было комфортно и спокойно рядом с женой, а сама Ана могла бы сказать, что Эдигор — единственный человек, которого она понимает и так, безо всякой эмпатии. И если бы их спросили, почему у них настолько крепкие и душевные отношения, Дориана и Эдигор ответили бы: «Потому что мы так захотели».
И это было правдой. С самого первого дня, когда Ана поселилась в Лианоре, они пытались построить отношения и сделать их именно такими. Доверие, уважение, поддержка… Была ли здесь любовь? Как сказал Дориане однажды Эдигор, всё зависит от того, что понимать под этим словом. А ещё — от того, во что ты хочешь верить.
— Я горжусь тобой, — прошептал император, положив руку
— Что-то случилось? — спросила девушка, убирая вязание на столик. — Почему ты заговорил об этом, Эд?
Он вздохнул.
— Я столько всего говорил тебе все эти годы. Как нужно держать спину, как правильно пользоваться столовыми приборами, какое платье надеть на приём к Старшему лорду, а какое — к Младшему. Как правильно смеяться, как разговаривать со слугами, какие книги читать в первую очередь, что можно рассказывать в письмах, а что нет. Я учил тебя, Ана, воспитывал, я отчитывал тебя и даже иногда хвалил. Но ни разу так и не сказал, что горжусь тобой. Ты, маленькая девочка, сумела убедить весь Эрамир в том, что императрица не просто может, она должна быть мирнарийкой.
— Ещё не весь, — улыбнулась Дориана, сжав в руке ладонь Эдигора. — У меня пока есть недоброжелатели.
— У меня они тоже есть, и всегда будут. Совсем без них невозможно. Но в целом ты справилась с этой задачей. Ты выучилась, ты не сдалась, ты держалась достойно с первого дня пребывания здесь. А знаешь, что меня всегда восхищало больше всего?
— Что?
— Твоя эмпатия. Находиться с подобным даром в постоянном окружении людей действительно очень сложно. Как ты не сошла с ума под таким количеством чужих эмоций?
Подавшись вперёд, Дориана осторожно обняла мужа, и он погладил её по голове, словно утешая и защищая. Так, будто она по-прежнему была просто маленькой мирнарийской принцессой.
— Ты говоришь так, словно собираешься куда-то надолго уехать.
— Так и есть. — Эдигор грустно улыбнулся и начал рассказывать.
Императрица слушала его, не перебивая. Она не задала ни единого вопроса, пока Эдигор рассказывал про свою другую жизнь. Только прижималась к груди и обнимала обеими руками.
А когда Эдигор закончил рассказ, Дориана подняла голову и произнесла, глядя мужу в глаза:
— Я знала, что ты не такой, как остальные. Другой мир… кто бы мог подумать.
Он рассмеялся.
— Пожалуй, действительно никто.
— Что ты собираешься делать?
— Как и всегда, Ана, — Эдигор, улыбнувшись, погладил её по щеке. — То, что должен.
— Два мира, — вздохнула Дориана, по-прежнему глядя на императора очень серьёзно и немного грустно. — Два долга. Две жены. Какой долг важнее, Эд? Я не могу представить, что ты в итоге выберешь, но, наверное, ты должен выбрать?
— Нет, Ана. — Эдигор сжал её ладонь, погладил тонкие пальцы. — Не я буду выбирать. Ты.
И рассмеялся, услышав её тихий удивлённый вздох.
Он знал, что она всё поймёт и примет правильное решение. Он верил в то, что она сможет его отпустить, и не ошибся.
.
Чуть позже, когда Эдигор возвращался в свои покои, чтобы вымыться и переодеться перед ужином, он наткнулся на Ленни. Девочка поднималась по лестнице, направляясь, видимо, к Аравейну.
— Здравствуй, — сказал император, улыбнувшись. — А я думал, ты не пользуешься лестницами.