Я - Товарищ Сталин
Шрифт:
Сергей слушал, стараясь уловить каждое слово. Это была его новая жизнь. Его новая семья. Он должен был научиться быть для них не просто Сталиным, но родным человеком. Отцом. Мужем.
— Я поговорю с Яковом, когда он приедет, — сказал он. — И с Василием… я посмотрю его рисунок. Обещаю.
Надежда улыбнулась.
— Ты сегодня какой-то другой, — сказала она, глядя на него. — Более… внимательный.
Сергей чуть не рассмеялся. Конечно, он другой. Он — юрист из 2025 года, попавший в тело Сталина. Но он только кивнул.
— Много дел, Надя, — сказал он. — Но я постараюсь быть… лучше.
Она кивнула и встала, собираясь уйти.
После ухода Надежды Сергей вернулся к бумагам. Он понимал, что заседание Политбюро станет его первым настоящим испытанием. Зиновьев, Каменев, Бухарин, Ворошилов — каждый из них будет оценивать его. Сергей знал, что в 1924 году Зиновьев и Каменев были сильным тандемом, поддерживаемым Троцким. Их влияние в партии было огромным, и Сталин — то есть он, Сергей — пока был лишь одним из игроков. Но он знал и то, что его позиция генерального секретаря давала ему рычаги: контроль над партийным аппаратом, назначениями, информацией. Его юридический ум подсказывал: нужно использовать эти рычаги, но осторожно, чтобы не вызвать подозрений.
Он взял доклад Ворошилова о Красной армии. Строчки о нехватке оружия, плохой дисциплине, необходимости реформ. Сергей знал, что армия станет ключом к выживанию страны в будущем. Он вспомнил, как читал о Великой Отечественной войне, о героизме советских солдат, о том, как страна выстояла. Но для этого нужно было начать подготовку уже сейчас. Укрепить армию, модернизировать заводы, вдохновить людей.
Он перелистал доклад о Ленинградском губкоме. Зиновьев, как председатель Коминтерна, имел сильное влияние в Ленинграде. Каменев, с его интеллигентной манерой, был популярен в Москве. Бухарин, с его идеями о крестьянстве, был любимцем интеллигенции. Сергей знал, что должен найти подход к каждому из них — или перехитрить их. Его знания о будущем могли стать его главным оружием. Он взял перо и начал делать заметки. Первое: собрать информацию о соратниках. Молотов, Ворошилов, Каганович — они могли стать его опорой. Второе: изучить настроения в партии. Зиновьев, Каменев и Троцкий были сильны, но их союз был нестабильным. Третье: экономика. Страна была в разрухе после гражданской войны. Голод, безработица, разбитые заводы. Сергей знал, что индустриализация станет рывком к развитию, но как начать ее, не вызвав сопротивления?
Раздался стук в дверь. Сергей поднял голову, глубоко вдохнув, чтобы успокоиться.
— Войдите, — сказал он.
В кабинет вошел Вячеслав Молотов. За ним следовал Лазарь Каганович, высокий, энергичный, с резкими чертами лица и цепким взглядом. Сергей знал, что Молотов, секретарь ЦК, был мастером организации, человеком, которому можно доверить любые организационные моменты. Каганович, работавший в аппарате ЦК, был энергичным исполнителем, готовым выполнять любые поручения. Оба были лояльны Сталину, но Сергей должен был заслужить их доверие.
— Иосиф Виссарионович, — начал Молотов, кладя бумаги на стол. — Доклады для Политбюро готовы. Троцкий прислал дополнения к своему отчету о Красной армии. Зиновьев и Каменев уже в Кремле, готовятся к заседанию. Бухарин прислал свои предложения по крестьянскому вопросу, хочет обсудить их сегодня.
Каганович добавил, его голос был громким,
— Григорий Орджоникидзе тоже здесь. Просит встречи. Говорит, в Закавказье проблемы с партийной дисциплиной, нужна ваша поддержка. Он ждет в приемной.
Сергей кивнул, стараясь скрыть внутреннее напряжение. Политбюро, где будут Зиновьев, Каменев и Бухарин, станет его первым испытанием. Троцкий, хотя и не присутствовал лично, прислал доклад, и его влияние ощущалось даже на расстоянии. Орджоникидзе, лидер Закавказского крайкома, был еще одной фигурой, которую Сергей должен был сделать своим союзником. Его ум подсказывал: нужно выслушать, проанализировать, найти точки опоры.
— Хорошо, — сказал он. — Позови Орджоникидзе, обсудим Закавказье. И подготовьте материалы для Политбюро. Лазарь Моисеевич, останьтесь, мне нужно ваше мнение по кадрам.
Молотов кивнул и вышел, а Каганович остался. Через минуту в кабинет вошел Григорий Орджоникидзе — высокий, энергичный, с громким голосом и театральной манерой говорить. Сергей знал, что Орджоникидзе был человеком действия, чья энергия и преданность делу революции делали его ценным союзником.
— Иосиф Виссарионович, — начал Орджоникидзе — В Закавказье бардак. Местные парторганизации разболтались, нужны новые кадры. Но люди верят в партию, верят в революцию. Если укрепим дисциплину, все будет в порядке.
Сергей слушал, делая пометки. Орджоникидзе говорил о кадрах — это был шанс усилить контроль над регионами. Каганович, стоявший рядом, кивнул, добавив:
— Я могу подготовить список надежных людей, Иосиф Виссарионович. Дайте мне пару дней, и мы закроем пробелы в аппарате.
Сергей кивнул, чувствуя, как напряжение немного спадает. Эти люди были его опорой. Молотов с его организаторскими навыками, Каганович с его энергией, Орджоникидзе с его влиянием в Закавказье. Он должен был выстроить с ними отношения, как юрист выстраивает доверие с клиентом перед сложным делом.
— Хорошо, — сказал он. — Григорий Константинович, составьте подробный отчет по Закавказью. Лазарь Моисеевич, займитесь кадрами. Мы обсудим это на Политбюро.
Оба кивнули и вышли, оставив Сергея одного. Он посмотрел на стопку бумаг, потом на карту на стене. Красные линии, границы, города. Это была его страна. Его ответственность. Но в голове крутились другие мысли. Москва 2025 года. Его кабинет на Таганке, заваленный договорами. Барон, рыжий кот, ждущий его дома.
Сергей встал и направился в гостиную, где его ждал, приехавший в Москву, Яков. Он знал, что должен наладить контакт с сыном, прежде чем погрузиться в политические интриги. Это была его новая жизнь, и семья была ее частью. Он прошел по узкому коридору Кремля. Стены были украшены портретами Ленина и сценами революции, напоминая ему, что он в самом сердце Советской страны. Половицы скрипели под его сапогами, а в воздухе витал запах табака.
В гостиной Яков стоял у окна, глядя на двор. Худощавый, с темными волосами и карими глазами, он выглядел старше своих пятнадцати лет. Его гимнастерка была аккуратно застегнута, но в его позе чувствовалась напряженность, словно он ожидал чего-то неприятного. Сергей остановился в дверях, чувствуя, как сердце сжимается. Это был его сын. Не его, но Сталина. И теперь он должен был стать для него отцом.
— Яков, — сказал Сергей, стараясь, чтобы голос звучал тепло, но не слишком мягко. Он знал, что Сталин был строгим, и не хотел вызывать подозрений.