Я - твое наказание
Шрифт:
— Почему ты так считаешь?
— Потому что здесь видны все огрехи художника. Глаза-рыбки указывают на безжизненность взгляда, это не живой портрет. Плюс слишком радикальная подводка ресниц. Но это все не так страшно, как незнание анатомии. До тех пор, пока автор сего портрета не начнет посещать художку или не изучит вдоль и поперек экорше головы сам, то так и останется любителем, совершающим классические ошибки.
Перевожу взгляд на Вадима. И не вижу там привычного насмешливого выражения лица. Он скорее озадачен.
— На самом деле,
— Да?
— Чехарда.
— Что?
— Вот и я спрашиваю, что я сейчас услышал и что такое экорше?
— Ты, да чего-то и не знаешь? — хмыкаю в ответ на удивленное выражение лица Вадима. — Экорше головы — это гипсовая модель головы человека без кожного покрова с открытыми мышцами. По этой фигуре студенты и самоучки изучают пластическую анатомию, чтобы передавать на холсте реальные черты лица.
Если до этого момента на его лица были озадаченность, после смененная на удивление, тот сейчас там полный загруз.
— Ты не могла подготовиться к выставке. Это спонтанный поход. Откуда ты знаешь такие слова?
— Я с детства занималась рисованием. Достаточно долго. Мне это жуть как нравилось и в общем-то неплохо получалось.
— Может, я снова плохо читал твою биографию, но там не было указано, что ты заканчивала художественную школу.
— А я и не заканчивала. Просто занималась с учительницей по изо. Она была нашей соседкой. Было удобно — никуда не надо ездить и платить. Ну как бы не совсем бесплатно. За мясо, яйца и молоко.
— И насколько хорошо ты умеешь рисовать?
— Не знаю. Я года три уже ничего не рисую.
— Разонравилось?
— Нет. Просто после школы некогда было. А сейчас…, — а действительно, что сейчас? — Как-то и не думала об этом. Рисование занимает слишком много времени, а у меня сейчас в приоритете русский с твоим «одеть» и «надеть» и английский. Надо же меньше тебя позорить в будущем.
— Ты меня удивила.
— Чем?
— Да так. Кстати, что там с учебой? Время поджимает. Мне еще нужно договориться, чтобы тебя оформили с февраля, а это требует усилий. Ты выбрала университет?
— Чуть позже скажу. Сразу по приезду домой.
— Значит, ты ничего не решила. Насть, ты должна…
— Не надо этого делать.
— Ты о чем?
— Не надо давить на меня своим возрастом и авторитетом. Я в принципе никому ничего не должна.
— Я на тебя не давлю. Всего лишь хочу, чтобы ты поступила в университет. И не теряла время.
— Я тебя услышала. А можно уже что-нибудь некультурное, Вадим Викторович?
— Что именно, Настенька?
Да он издевается, что ли? Четвертый день проходит, а мы поговорили на жизнь вперед и посетили все, что только возможно. Нет, в этом есть своя прелесть, но приставать ко мне кто будет? Сам привез в один номер на двоих и сам…ничего не делает. Как это понимать?
— Я не знаю. Ты мужчина, ты и предлагай.
— Мне бы хотелось услышать, что некультурного хочется именно тебе.
Так, стоп. Это что он сейчас делает? Вынуждает сказать,
— Ну?
— Карусели, — кто-нибудь отрежьте мне язык. — Я хочу на каруселях. Покататься в смысле.
— А ты, оказывается, та еще экстремалка, — усмехаясь произносит Вадим.
Пожалуй, пора и вправду отрезать себе язык. Ну кто ж знал, что зимой работают не какие-нибудь легкие детские карусели, а колесо обозрения.
Вот уж чего я не планировала, так это морозить себе пятую точку. И ладно бы надела нормальные брюки с кофтой, так ведь снова платье в надежде на…черт знает что.
— Ты точно не хочешь в уборную?
— Сто процентов.
— Ты не бойся, я доведу тебя до кабинки и буду караулить как девочка девочку, — вот ведь гад. Стоит и лыбится.
— Ты мне до конца дней будешь припоминать туалет?
— Да нет, ну что ты, малыш. Со временем все забывается.
— Ну, спасибо.
Кабинка колеса обозрения оказывается лучше, чем себе можно представить. Радует не только тот факт, что мы оказываемся в ней вдвоем, но и то, что она обогреваемая. Хотя и за это не стоило переживать, учитывая, что есть плед, которым мне тут же накрывает ноги Вадим.
Как ни странно, никакого страха я не испытываю. Вечерний город с высоты завораживает своими огнями и масштабами. Красиво. Что-то в этом есть романтичное.
Перевожу взгляд на Вадима. Сейчас он кажется мне каким-то безумно красивым, хотя в нем ничего не изменилось. В голове тут же возникают сомнения из-за завтрашнего переезда за город и посещение этого пафосного места с кучей незнакомых мне людей. Даже не знаю, что меня больше страшит: возможность облажаться и опозорить Вадима или тот факт, что там наверняка будет эта идеальная умница и красавица Саша.
— А твои однокурсники там будут?
— Какие однокурсники?
— Из санатория. Олег и Саша.
— Скорее всего, да.
— А твоей Веры там не будет?
— Она не моя. И с какой стати ей там быть? Она не чья-то жена.
— Ну да, любовница.
— А знаешь кто там будет точно?
— Мой отец?
— Нет. Горский старший и младшенький Артемка. И давай договоримся сразу на берегу: ты не должна с ним контактировать. Вообще. Не подходить и даже не здороваться. И еще. Что бы ни случилось, не совершать глупости.
— Ты о чем сейчас?
— О любых глупостях. Договорились?
— Только если не делать глупости относится к нам обоим.
— К нам.
— Тогда договорились.
— Ну и славно. Как тебе наша некультурная программа?
— Хорошо, — тихонько произношу я и тут же кладу голову на плечо Вадима.
Не сразу понимаю, когда все меняется. Я так расслабляюсь на непривычной высоте, что пропускаю момент, когда под пледом, которым укрыл мои ноги Даровский, оказывается его рука. Точнее на моей коленке. А вторая приобнимает меня за плечо.