Я - твое наказание
Шрифт:
Едва сдерживаю себя, чтобы не отобрать у нее кусок стекла и сгрести ее в охапку, унося куда подальше, дабы избавить нас от гнетущей атмосферы темной комнаты с заколоченными окнами.
Еще совсем недавно мне действительно хотелось пройтись ремнем по ее заднице. До красных отметин, чтобы на всю жизнь запомнила к чему могут привести своенравность и отсутствие послушания. Сейчас же, смотря на ее размазанную по щекам тушь, рваные колготки и съёжившуюся фигуру, злость потихоньку отступает. Не только ведь я вытрепал себе душу за эти долбаные два часа. Разжимаю ее руку и аккуратно убираю стекло.
—
— Не помню. Наверное, где-то на улице потеряла, когда я убегала. А где Артем? — да твою ж мать, как одним словом она умудряется вывести меня из себя?
— Где был, там уже нет.
Беру ее шубу и подхватываю Настю на руки. Спускаюсь с ней на улицу и усаживаю на заднее сиденье, сам сажусь рядом, давая водителю знак трогаться. Молчание добивает. Это что за такая реакция?
— Что он тебе сделал?
— Ничего. Я не хочу разговаривать. Можно побыть в тишине?
И тут у меня закрадываются серьезные сомнения. Что этот выблядок успел ей сделать? Такое поведение для Насти не характерно. Лучше бы истерила, ей-Богу.
Сорок минут молчания кажутся вечностью. Впервые совсем не понимаю как себя вести. И только лишь, когда мы останавливаемся у снятого дома, Настя наконец-то нарушает молчание.
— Принеси мне, пожалуйста, сапоги.
— Сам донесу, — грубо бросаю я, выходя из машины.
Сгребаю ее на руки и несу в дом. И стоит только поставить Настю на ноги, как я понимаю, что она хромает. Перехватываю ее за руку, когда она намеревается уйти.
— Что с ногой?
— Ничего страшного. Подвернула. Пройдет. Пусти, я хочу умыться.
— Может быть, мы сначала поговорим о том, что произошло?
— А есть смысл? Я дура, ты молодец. Все. Возьми ремень, отхлестай или как там правильно отхлещи несмышлёную малолетку и поставь галочку в журнале, — и ей-Богу, отхлестал бы.
— Что он успел тебе сделать? — по слогам повторяю я, понимая, что закипаю от злости.
— Ничего, я же сказала.
— А что с губами?
— Я просто стерла помаду. Артему она не понравилась. Я хочу в ванную.
Смотрю ей вслед и, кажется, готов все крушить от злости. Сжимаю кулаки, не зная куда себя деть. Скидываю пиджак и принимаюсь нарезать круги по гостиной. Меня хватает на несколько минут. Благо замков в ванной нет.
— Выйди отсюда, — не поворачиваясь ко мне, бросает Настя, оттирая размазанную под глазами тушь.
— Мне не нравится твое состояние. Мне будет спокойнее, если я буду тебя видеть.
— Что-то тебя это не заботило, когда оставлял меня одну и проводил время со своей ненаглядной Сашенькой, — услышав такую претензию от любой другой женщины, я бы моментально закрыл ей рот и пресек любую попытку продолжать бессмысленный разговор. Сейчас же я даже рад, что Настя наконец отмерла и стала предъявлять мне претензии.
— А, ну, конечно, я должен был ей фукнуть и при всех громко крикнуть «не подходи ко мне, убогая, я женат?! Так?
— Ну а почему бы и нет. Ты же запретил мне даже здороваться с Артемом.
— Может быть, я тебе это запретил, потому что Саша не интересуется моей жизнью и не высматривает, где я могу появиться, и ей на меня плевать, как и мне на неё, в отличие от Горского, который только
— Я села в машину, чтобы с ним поговорить, а не чтобы позлить тебя!
— По ушам будешь ездить своим ровесникам, а со мной это не прокатит. Ты села к нему в машину, потому что хотела меня позлить, в отместку за то, что я посмел разговаривать с Сашей.
— Ты идиот! — толкает меня в грудь, но я как стоял на месте, так и стою, из-за чего Настя бесится еще больше, продолжая наносить несущественные удары руками.
— Успокоилась? — перехватываю ее руку.
— Иногда я думаю, что и вправду тебя ненавижу. Ты ничего… ничегошеньки не понимаешь. Я не собиралась тебя злить. Наоборот, я ушла, чтобы не поддаться эмоциям и не устроить какую-нибудь глупость от услышанного. Я хотела успокоиться в этом дурацком домике и не опозорить себя, а заодно тебя.
— От чего услышанного?
— Неважно.
— Важно! Кто и что тебе сказал?
— Мне ничего. Серпентарий, в который ты меня привел, общаются между собой, не думая о том, что их могут услышать.
— Что ты услышала?
— Дай подумать, что же такое говорили расфуфыренные сучки, с одной из которых, по заверениям твоей бывшей секретари, ты еще вдобавок и спал. Сейчас, сейчас. Ах да, точно, вспомнила, они обсуждали убогую меня и твои влюблённые взгляды к прекрасной Александре, с которой ты предпочел уединиться наверху.
— Что за бред?
— Доволен?!
— Не доволен. А если бы ты услышала, что я пью кровь младенцев, то тоже с легкостью бы поверила?! И вместо того, чтобы мне позвонить, совершила бы какую-нибудь дичь?
— Не передергивай. Можешь сколько угодно делать из меня дуру, но я знаю, что она и есть та женщина, в которую ты как минимум был влюблен. И, кажется, об этом только слепоглухонемой не в курсе. И если бы я сама не слышала, как ты обсуждал меня с ней, говоря, что я для тебя не очень привлекательное, но нужное приложение, возможно сейчас я бы чуточку больше проникалась этой бабой, а заодно и твоими действиями. А так, извини, не прониклась.
Можно сколько угодно пенять на ее возраст, но он здесь действительно ни при чем. Как бы мне ни хотелось это признавать, в чем-то Настя безусловно права. Я облажался. Мозг поплыл не только у нее, но и у меня. Выводить в свет девчонку, которая не видела жизни, еще куда ни шло. Но оставлять ее одну, когда все настолько зыбко и, чего греха таить, нет поводов для доверия, крайне глупо с моей стороны.
— Выйди, — вновь повторяет Настя, опираясь спиной о столешницу раковины.
Не зная куда себя деть, ставит по бокам руки, сжимая края столешницы. На меня не смотрит. Готов поклясться, что сейчас в ней борются две стороны. Одна, которая действительно хочет, чтобы я ушел. Вторая желает, чтобы я остался. Благо во мне бодрствует исключительно эгоистичная сторона. Если уйду сейчас, это вернет нас на сто шагов назад. А я не хочу отката. И без того передержал. И плевать, что сейчас не самое подходящее время.