Я вам любви не обещаю
Шрифт:
Приняв решения, княгиня вдруг преобразилась. Вместо древней старухи перед Верой вновь предстала весьма деятельная дама.
— Фёдор! — позвала княгиня, тотчас взявшись воплощать в жизнь свой план.
— Чего изволите, ваше сиятельство? — склонился в подобострастном поклоне слуга.
— Двери починить, замок оставить тот же, — принялась давать указания княгиня. — Дуне скажи, чтобы порядок в апартаментах навела, да ни одной живой душе, чтобы ни слова, а то ты меня знаешь, — сурово произнесла Елизавета Петровна.
— Не извольте беспокоиться. Всё в
— Коляску вели заложить. В Петербург поеду, — распорядилась княгиня.
Вера изумлённо взирала на свою бабку, отдававшую приказы, будто генерал на полях сражений.
— Вы, Верочка, отдыхайте нынче, — повернулась к ней княгиня. — Вот улажу дела свои в столице, а завтра поутру и поедем.
По дороге в Петербург у Елизаветы Петровны было предостаточно времени, чтобы обрывочные мысли её относительно будущего Веры сложились в единую цельную картину. Своего поверенного господина Ивлева в его конторе княгиня не застала и потому недолго думая, отправилась прямо к нему на квартиру.
Иван Сергеевич Ивлев поверенным княгиня являлся не первый десяток лет и много чего мог бы рассказать о своей клиентке, но будучи человеком, весьма щепетильным в тех вопросах, где речь шла о его репутации, доверенные сведения хранил не хуже банковского сейфа. Зная о несчастье, постигшем семью Уваровых, приезду княгини Ивлев был несказанно удивлён, но виду не подал. Выразив соболезнования Елизавете Петровне, Иван Сергеевич провёл её в свой кабинет. Уварова не стала ходить вокруг да около, и едва поверенный закрыл двери, прямо заявила о своём желании изменить завещание.
— Помилуйте, Елизавета Петровна, — изумился Ивлев, выслушав её, — я никак в толк не возьму, к чему такие сложности. Отчего вы так переменились в своём отношении к Петру Родионовичу?
— У меня есть на то собственные причины, — уклонилась от ответа княгиня.
— Но князь Одинцов? — развёл руками Иван Сергеевич. — Он ведь вам никто.
— Седьмая вода на киселе, — кивнула головой княгиня, признавая правоту слов поверенного. — Я вам все как на духу рассказала, — вздохнула Елизавета Петровна. — Признать Верочку своей внучкой я не могу. Стало быть, отписать ей Покровское тоже.
— Но отчего вы так Петра Родионовича решили обделить? Ведь могли бы внучку и за него отдать. К тому же вы сами говорите, что Одинцов в годах, да и не известно жив ли ещё.
— Иван Сергеевич, — обратила на него пристальный взор темных очей Уварова, — я всегда считала вас человеком в высшей степени разумным. Нежели думаете, подобное не приходило мне в голову?
Ивлев побледнел. Многое поведала ему княгиня, умолчав, однако, о самом главном. Логическая цепочка, выстроившаяся в голове после её последних слов, привела его к верному умозаключению. Руки поверенного затряслись, выдавая волнение, и может быть, даже и страх.
— Отчего вы в полицию не обратились? — дрогнувшим голосом поинтересовался он.
— Доказательств у меня нет, — отозвалась княгиня. — Потому я желаю наказать убийцу единственным известным мне способом. Ему так хотелось заполучить состояние
— Как пожелаете, — согласился Иван Сергеевич.
— Бумаги, когда составите, вышлите на адрес Одинцова в Пятигорске, — поднялась с кресла Елизавета Петровна. — Я надеюсь, что разговор сей останется между нами.
— Конечно, конечно, — закивал головой Ивлев. — Вы же меня знаете. Ни одна живая душа о том не узнает.
Бахметьеву понадобилась почти седмица, дабы уладить свои дела на службе. По его подсчётам поездка в Никольск должна была занять, по меньшей мере, месяц. Сложность заключалась в том, что на это самое время была запланирована инспекция Пятигорского пехотного полка, в которой он должен был принять непосредственное участие. Но Георгию Алексеевичу удалось убедить начальство, что Вершинин не хуже справится с данным поручением. Для Вершинина то был шанс проявить себя, и он немедля ухватился за сию идею. Уладив, таким образом, дела к всеобщему удовольствию, Бахметьев получил возможность отлучиться из столицы по своей личной надобности надолго.
Путешествие было утомительным. Добравшись до Москвы поездом, далее Георгий Алексеевич проследовал на почтовых, почти не останавливаясь в дороге. Спал он в почтовой карете, столовался на почтовых станциях. К тому же пускаться в дорогу поздней осенью было удовольствием весьма сомнительным. Первый снег застал его в Вологде. Он тихо падал мягкими пушистыми хлопьями в сумраке ненастного утра, создавая дивное кружево на голых ветвях деревьев, опускался на дорогу, где тотчас таял под копытами лошадей, обращаясь в жидкую грязь.
Кляня на чём свет стоит, сырость и слякоть, возница погонял измученных лошадей. Экипаж то и дело увязал в глубоких колеях. Пассажирам приходилось выходить, дабы громоздкая карета могла сдвинуться с места. К концу своего путешествия Георгий Алексеевич был страшно зол, но даже не помышлял о том, чтобы вернуться в Петербург не разузнав ничего.
Наконец, въехали в Никольск. В конце ноября маленький городишко в полторы сотни домов являл собой весьма унылое зрелище. Одно радовало, что, пожалуй, разыскать здесь кого-либо труда не составит. Сняв комнату в единственном постоялом дворе, Георгий Алексеевич направился в местный полицейский участок.
Участковый пристав при его появлении вытянулся во фрунт, одёрнул засаленный спереди мундир и поправил фуражку.
— Ваше благородие, — щёлкнул каблуками служака, — участковый пристав Латкин к вашим услугам. Чем могу служить?
— Граф Бахметьев, — представился Георгий Алексеевич, невольно усмехнувшись такому служебному рвению, и принялся излагать суть дела, приведшего его в Никольск.
— Девица Воробьёва, говорите, — покосился на него пристав. — Как же слыхали. Дом Воробьёвых он же почитай на самой окраине будет, — охотно начал делиться сведениями служащий сыска.