Я, Вергилий
Шрифт:
Вот тогда-то я получил свой второй заказ, не от Поллиона и даже не от Мецената, а прямо от самого Октавиана.
Я был в Риме (кажется, в те дни я не выезжал оттуда), когда пришла повестка: я употребил это слово, потому что теперь уже знаю, что это так, а вообще-то это было просто приглашение на обед к Меценату следующим вечером; в качестве дополнительной приманки Меценат сообщал, что будет также Марк Теренций Варрон [198] .
Расскажу здесь немного о Варроне. Варрон — это воплощение учёности. За свою долгую жизнь (в тот год ему исполнилось восемьдесят лет) он написал больше пятисот книг, охватывающих все литературные сферы: поэзия и проза, история (естественная и общественная), трагедии, труды по этимологии и религии...
198
Варрон, Марк Теренций (116—27 до н.э.) — крупнейший и наиболее плодовитый римский учёный-энциклопедист. Занимал многие политические и военные должности. Всю свою жизнь посвятил науке как филолог, антиквар и историограф. Уже при жизни его научный авторитет считался неоспоримым. Стремился сохранить от забвения прошлое своего народа и возродить к новой жизни старинные обычаи. В этом отношении он был предшественником августовских реформ. Количество написанных Варроном сочинений огромно (свыше 600). Его перу принадлежат труды по юриспруденции, искусству, грамматике и истории литературы, сельскому хозяйству. Сохранился его трактат «О сельском хозяйстве», в котором он даёт практические советы.
Раб принял у дверей мой плащ и проводил в столовую. Ложа были уже заняты. На Меценате была греческая одежда из шелка — тонкой мягкой ткани, сиявшей, словно крылышко бабочки, — и он весь был увешан драгоценностями. Через стол напротив него лежал подвижный старик, которого я принял за Варрона: лысый, с бахромой седых волос над ушами, очень аккуратно одетый в строгую белую сенаторскую тогу с широкой каймой. Когда я вошёл, он рассуждал о стрижке овец.
Молодой человек на почётном месте слева от Мецената был Октавиан.
Я никогда прежде его не видал, но всё равно узнал сразу же — худой, светловолосый юноша, с очень приятной внешностью, но чересчур хрупкий, почти болезненный. Я стал как вкопанный на пороге, да так неожиданно, что сопровождавший меня раб налетел на меня сзади. Варрон замолчал с поднятой, как у мраморной статуи, рукой.
— Публий! — Меценат быстро встал и заскользил (не могу придумать более подходящего слова) по комнате ко мне. Его серьги звенели, и до меня донёсся его запах — смесь мускуса и розы, который показался мне слишком сильным и неприятным. — Ну наконец-то! Я так счастлив тебя видеть, мой милый мальчик!
По тому, как крепко он обнял меня за плечи, я с замиранием сердца понял, что он разыгрывает радушного хозяина, но сделал скидку на обстоятельства.
— Я полагаю, ты знаешь Варрона? — Конечно, я не знал, но Меценат был так настроен, что я не стал возражать. Я кивнул, а Варрон что-то промычал. — А это, — Меценат сделал паузу, чтобы произвести большее впечатление, — это наш Особенный Гость, который просто умирает от нетерпения познакомиться с тобой.
Молодой человек перевёл взор и пристально посмотрел мне в лицо. Не могу описать или проанализировать тот первый взгляд, который остановил на мне Октавиан. Это был взгляд... соучастника? хозяина? собственника? Все вместе. Определённо очень задевающий и очень выбивающий из колеи взгляд. Его глаза сами по себе приковывали к себе: тусклые, блёкло-голубые, почти серые, а за ними... ничего. Буквально ничего. Они были словно два замерзших озерца в бесплодной пустыне горных снегов — пугающие своей пустотой.
Октавиан улыбнулся. У него были редкие и неровные зубы. На таком лице они выглядели насмешкой, как кривые ноги у статуи Аполлона.
— Вергилий. Рад наконец-то познакомиться с тобой. — Он не протянул мне руки. Я, заикаясь, что-то ответил. Что именно, так никогда и не мог вспомнить.
Октавиан показал на свободное место слева от него.
— Сядь рядом со мной. Пожалуйста.
Меценат подвёл меня к ложу и уложил, как тряпичную куклу. Неизвестно откуда появились
— Варрон рассказывал нам о своей последней книге, — сказал Меценат. — Руководство по сельскому хозяйству. Вкусно, не правда ли?
— Предполагается, что ты будешь читать книгу, а не есть её, — проворчал Варрон, явно недовольный тем, что его перебили на полуслове. Я подумал, что он не очень-то ладит с хозяином дома.
Октавиан засмеялся — тоненький звук, в котором не было веселья, словно его научили так делать просто потому, что от него этого ждут.
— О, Меценат съест что угодно, — проговорил он. — Особенно если это стоит дорого.
— Может, мне тогда стоило написать её на павлиньей коже, — сказал Варрон. — Или на шкуре молодого осла.
Это вновь вызвало смех — на этот раз не удержался Меценат. Недавно он устроил в Риме сенсацию, подав своим гостям в качестве деликатеса мясо молодого осла; он был всегда готов оценить шутку на свой счёт.
— Ну, не будь таким жестоким, — сказал он. — Тем более что я ни за чем не постоял, чтобы вечеринка удалась.
Он хлопнул в ладоши, и целый строй рабов внёс первое блюдо — яйца павы в гнезде из фенхеля, крошечных солёных рыбок, плавающих в голубой формочке для желе, и ассорти из сырых овощей, слегка сбрызнутых уксусом и рыбным соусом. Глаза Варрона жадно загорелись, и он стал щедро накладывать себе рыбное творение, лишь только его опустили на стол. Октавиан, наоборот, был так же воздержан в еде, как и я, и положил себе несколько жёстких на вид зелёных оливок, которые рабы поставили около него. Он и пил немного — сомневаюсь, что за весь вечер его кубок наполняли больше одного раза.
— Варрон, ты рассказывал нам о своём руководстве по ведению хозяйства. — Меценат облупил яйцо павы и макнул его в соль.
Варрон поднял голову и хмуро посмотрел на него. На подбородке у него блестела капелька желе.
— Это не руководство. У меня есть дела поважнее, чем учить неотёсанных мужланов, как обрабатывать землю.
Меценат, запихивая яйцо в рот, искоса бросил на меня взгляд.
— Тогда, умоляю, скажи, что же это такое?
Варрон взмахнул ложкой.
— Трактат. Твои образованные фермеры теперь не знают, каким концом мотыги надо работать. Управляющие имением нагло их обкрадывают. — Он злобно сунул ложку в формочку и наложил себе на тарелку новую порцию трясущегося желе. — Кто-то должен заставить их научиться азам. Пятьдесят лет назад было по-другому. Тогда крестьяне знали, как это делается, даже если у них водились деньги. Им не надо было ничего объяснять.
— Ты считаешь, что необходимо обучать народ сельскому хозяйству? — спросил Октавиан.
— Конечно. — Варрон зло воззрился на него, сжав челюсти (интересно, наверно, он растерял почти все свои зубы). — Во всяком случае, высшие классы. Ты тоже так считаешь?
— Безусловно. — Октавиан выбрал себе редиску, с минуту разглядывал её, потом откусил кончик. — Особенно теперь, когда всё наконец успокоится. Нам нужно поощрять тех, кто желает поселиться в деревне.
Варрон пробормотал нечто похожее на «Да поселись ты у меня в заднице», но, возможно, я ослышался.
— Что мы хотим, — Октавиан обращался к Варрону, глядя при этом на меня, — тай это выразить прелесть старой деревенской жизни. Хватит с Италии войн и разрушений. Пора всё восстанавливать, сделать переоценку ценностей и вернуться к важным делам. Обыкновенный добродетельный крестьянин — вот что сделало Рим великим. Цинциннат [199] снял диктаторскую тогу, чтобы пахать землю в своём поместье. Нам нужен панегирик италийской деревне, честному поту и труду. Ты согласен, Вергилий?
199
Цинциннат — римский полководец, консул 460 года до н.э. Согласно преданию, он слыл образцом добродетели и храбрости. Жил в деревне; в 458 году до н.э. был призван Сенатом принять обязанности диктатора, чтобы спасти от гибели римские войска, что ему и удалось в течение нескольких дней.