Я – Ворона
Шрифт:
Так что этот час перерыва я трачу на переговоры по сценарию. Мэйхуа и Чу обошлись вместо завтрака теплой водой из термоса. Я — зеленой бурдой. Но время прошло с пользой. К возвращению сладкой парочки из режиссера и главного оператора госпожа младший сценарист готова к нападению.
Дело в том, что я не фанат бессмысленной жестокости. Я люблю, чтобы всему был «обоснуй». Пусть слабенький, шаткий, да хоть штрихпунктирный, но с намеком на логику. Мучить людей ради клевого кадра — ок, если за этим имеется подоплека.
Я так-то и думала, что она есть. Вроде такого: мужичок, пойманный
Понятно, что демон — это зло. Но даже демон выполнил контракт, пусть и так, как сам посчитал нужным. И это, как по мне, логично. Так пусть бы и дальше демон развлекался со смыслом. Не боль ради боли, муки ради мук. Так же не стоит забывать про влияние частички души человека. Должна же она как-то сдерживать непотребства, творимые сущностью с иного плана?
Здесь же (к делу пришлось привлечь успокоившуюся Чу) нередко забивается болт на причинно-следственную связь. Картинка красивая? Отлично, едем дальше. И еще жестокость во всех проявлениях. Во время облавы схватили множество непричастных? Не важно, бросим в тюрьму, там разберутся. Не признаются, ироды? Пытать, непременно признаются.
Еще в ходу принцип: герои должны страдать. Как иначе они вызовут у зрителей желание им сопереживать? Чем сильнее и явственней показаны страдания, тем шире охват аудитории, которой ясно: да, и правда, страдает.
Пример: герой переживает за возлюбленную. Чтобы все это поняли, надо поставить героя на колени на горох… зачеркнуть! На мороз. На несколько суток, чтобы он дубел, но терпел. Синие губы, снег на ресницах, заледеневшие пальцы — это же так трогательно! Угу, цистит и прочие веселые болячки — это тоже трогательно. Как тронешь не там, кричать охота от переживаний.
Если вы еще не догадались, сценарий нашего чудесного сериала не предполагал сложных (нет) взаимосвязей между травмами от куклы и допущенными провинностями. Чисто рандомно: кому влетело, тому и пусть.
Чу не понимала до последнего, чего я добиваюсь своими расспросами. В индустрии так часто делают, к чему что-то усложнять? Лин Мэйхуа уловила посыл дочери значительно раньше. Достала из баула ручку, записную книжку. Начала делать пометки под моим чутким руководством (на упрощенном детском китайском).
Так, мы с ней успели раскидать причинно-следственные связи по большинству слуг. Демон у нас будет грамотный, для него «Преступление и наказание» не пустой звук.
Да, это лишнее время, которое придется «отгрызть» у чего-то другого. Например, у безумно красивых видов, кои без конца снимает оператор Бу. Но лучше бы у ее величества кусь отгрызли… Размечталась. Тогда пусть какую-нибудь драку сократят. Конечно, если большим дядям зайдет наша с мамой затея.
Нам осталось придумать, за что влетела ко мне Чу. Ее героиня, в смысле, с бедненькой-бледненькой молью-то всё ясно —
— Ты с ней легко обошлась, — сводит брови мама. — Чу Суцзу, не надо падать в обморок! Дыши. Глубже, да, так. Может, она по ошибке зашла?
— По ошибке? — скепсис только не ушей моих льется.
Я скорее поверю в случайный визит к тигру в клетку, чем в ошибочный приход к кукле-демону.
— Постой, — матушка, похоже, и сама вошла во вкус, а также «поймала волну». — Распределяет слуг на разные работы управляющий. Он уже мелькал тут… Персонаж немолод и некрасив.
— А Чу молода, — подхватываю уже я. — И привлекательна. И старик ей — фу.
«Молодую» наша моль проглотила спокойно, а на «привлекательной» зарделась.
— Она ему отказала, — выстраивает цепочку дальше мама. — И он решил отомстить.
— Кто и кому решил мстить? — мы увлеклись и прозевали возвращение «дядь». — И за что?
— Режиссер Ян, — мамуля улыбнулась мне, а затем развернулась к щеглу. — Мы говорили о сценарии.
— О. И что именно?
Моя умница быстренько пробегается по записям. Отщелкивает одну за другой связки «провинность-кара». Завершает на Чу и управляющем.
— Пока у нас такие наметки, — мама отрывает листочки из записной книжки, протягивает их режиссеру. — Если вам покажется неуместным, простите меня. Я отняла ваше время.
Вежливая она у меня.
— Неуместным? — вскинул бровь Ян. — Это отлично. Как и при каких обстоятельствах наказать старика, вы уже придумали?
Глядите-ка! И этот ловит на лету. Щегол, как есть щегол.
— Пока нет, — гнет шею Мэйхуа. — Нужно немного больше времени.
Ян Хоу хлопает в ладоши.
— Отлично. Фан, пусть массовка ждет. Доснимем их позже, — взгляд черных глаз щегла падает на У-у-у. — И тебя тоже.
— М-может, не надо? — дрожит нижняя губа помощницы.
— Надо, милая, надо, — утешает бедолагу мамочка.
Рядышком я: пытаюсь не заржать и всесторонне примеряю к моли имя Федя. В том, что надо, мама права. И в том, что надо не страдалице компенсировать испуг как-то, а наказать старого похотливого козла, тоже права.
Тут к мести особое отношение раньше было. Умереть, но утащить с собой в могилу обидчика — нормальный расклад. Наблюдать за тем, как управляющий получит свое — приятнее, чем получить откуп серебром. Нет, понятно, что все люди разные. Как и суммы откупа бывают разные. Но месть, как мотив здесь, в Поднебесной, очень распространенное и одобряемое зрительской аудиторией явление.
Самое забавное, что мне (нам с мамой) сложно предъявить претензию: вы для себя стараетесь. Несколько кратеньких эпизодов (про виноватость) не затрагивают куклу вообще никак. Разве что с управляющим мелькну, и то постараюсь куда-нибудь между делом впихнуть. Чтобы, знаете, не провоцировать.
А история станет чуточку лучше. Гармоничнее — как я люблю.
Но до этого надо отснять канцлера.
Как вы уже могли догадаться по виду усадьбу, канцлер не чужд роскошной жизни. Он — чиновник первого ранга, подчиняющийся непосредственно императору. В случае нашей фэнтезятины правит ван. «Царь, просто царь», — мы можем перевести это примерно так.