Я выбираю счастье

Бондаренко Ольга Ивановна

– Надо бы охрану за ворота выставить, - раздались голоса.

– Не надо, - отозвался Жора.
– Ночью сюда никто не сунется. Да и в милиции есть мои люди. Предупредят о визите. А сторож у меня верный, да и доберман при нем, сами знаете, грызет любого. Кое-кто с ним уже знаком.

Но люди не спешили разойтись. Жора обратился к Анастасии.

– Тебя допрашивали?

– Да, - коротко ответила женщина.

– Что ты им сказала?

– Они и так знают что я твоя любовница, - язвительно отозвалась Анастасия.
– Мне оставалось только соглашаться со всем.

Как ни странно, но Жора остался доволен ответом.

– А еще чем интересовались?
– спросил он.

– Папеньку моего

княжеского ищут, - сердито отозвалась актриса.
– Все про него речи вели. Ну, я им все и про него рассказала.

– Что?
– немного удивился Жора.

– Что он с маменькой шуры-муры имел. Адрес маменьки дать не смогла. Не знаю. Знала бы, скрывать не стала. Не люблю ни папеньку, ни твою маменьку.

Актриса импровизировала. Хан же, довольный, захохотал.

– Ну, ты молодец, Королева.

Королева Хана блефовала, играла самую гениальную роль, роль обозленной любовницы Жоры, про допрос придумала сходу, потому что поняла, что Фаустовский чем-то насолил и Жоре. Её ответы нравились Хану.

– Ты Фаустовского видела сегодня?
– задал очередной вопрос хозяин.

– Когда? Я же в больнице была, - тут Анастасия сказала чистую правду.
– Вере совсем плохо...

Она вздохнула. Неожиданно из большой корзины, стоящей на полу в дальнем углу, раздался сердитый звонкий детский плач. Анастасия вздрогнула. Так плачет грудной ребенок.

– Да заткните вы его!
– зло крикнул Жора.
– Опять разорался. И так уже надоел за весь день. Орет и орет!

– Да давай на улицу вынесем, не слышно будет, - раздалось предложение.

– А может, лучше сразу прикончить?
– спросил кто-то.
– Чего мучить-то?

Хан молчал, думая над предложением. Анастасия смотрела на окружающих круглыми от страшного удивления глазами. А ведь, правда, убьют ребенка. Такие все могут.

– Вы что?
– испуганно закричала актриса, впервые в жизни женщина потеряла самообладание, перестала быть актрисой.
– Совсем озверели! Человеческий облик потеряли! Придурки! Дуболомы проклятые! Изверги! Фашисты! - проклятия так и сыпались из нее.
– Это же ребенок! Вы детей начали убивать? Совсем Бога перестали бояться? Чей это ребенок? Откуда взяли? Жора, не давай им убивать ребенка.

Люди Хана молчали. Наверняка, многим не по душе была подобная жестокость по отношению к ребенку. Но Хан порой бывал беспредельно жесток. Анастасия вскочила, оттолкнула руку Хана, который пытался задержать её: "Да пошел ты!" Она бросилась в угол комнаты, склонилась над корзиной, вытащила оттуда кричащего измученного ребенка, прижала к себе. Тот, почувствовав человеческое тепло, сразу затих. Дитя было измазанное, мокрое. Носик холодненький. Бросив гневный взгляд на окружающих, женщина, проронила, обращаясь к всесильному Хану:

– Я думала, что ты меня любишь хоть капельку, что ты хоть немного человек. Какая же я все-таки дура!

Она с малышом на руках медленно пошла из комнаты. Люди Жоры не решились остановить её без приказа хозяина. Да если бы и приказал, вряд ли бы выполнили. От зеленоглазой актрисы исходила непонятная сила, подобная гипнозу, только, пожалуй, более мощная, она сковала мысли и движения людей. Этой силой можно остановить даже не знающего пределов, порой не совсем адекватного Жору. В дверях женщина остановилась, сердитым тоном бросила неожиданную для окружающих фразу:

– Сегодня, любовничек, ко мне ночью близко не подходи. Не подпущу. Я женщина простая, смертная, словом, обычная баба, я детей и человечность люблю. В ближайшей деревне найдешь селяночку для любовных утех, так как наши готовые на все услуги актрисульки сбежали.

Актриса в этот момент жила не чувствами, она продолжала сложную игру. Только цель этой игры изменилась: сначала женщина спасала только себя, а теперь надо было спасти малыша. Анастасия

знала слабую струну Жоры - это его непонятные чувства к ней и лишнее подтверждение в глазах окружения его мужской силы. И первый результат уже был. Она услышала, как говорит Жора:

– Не надо пока кончать сопляка. Я не все еще долги себе вернул. С матерью-то, дедом, бабкой и дядьями я рассчитался, но еще и отец у щенка есть. Я его знаю. Он за ним обязательно придет. Вот он-то мне и нужен. Говорил ему: не женись, хуже будет. Не послушал. Сам выбрал свою судьбу. А Настька... Настька пусть поиграется, если ей так хочется сопли повытирать и еще кое-что.

Анастасии было не по себе, по спине пробегала противная дрожь, она искусно скрыла свой испуг и стала открывать дверь, ведущую в большой коридор, через который можно было попасть во все остальные комнаты.

– Ты куда?
– остановил её Хан.

– В спальню, разорву какую-нибудь твою старую простыню, не бойся, не шелковую, простенькую, и приведу малыша в порядок, вам бы в мокрых штанах денек походить, - Анастасия не собиралась показывать своего страха, а тем более отдавать ребенка.
– А потом накормлю.

Глаза стали задумчивыми, актриса должна была выложиться вся в следующей фразе, что она сейчас скажет, она с такой эмоциональной силой никогда не работала на камеру, как на этих дуболомов Жоры, пытаясь вызвать человеческие чувства или, на худой конец, обычный страх: - Мне, может, рядом с вами скоро на том свете перед высшим судом стоять. А у меня грехов и так хватает. И у вас тоже. Глядишь, и проститься что-нибудь рабе божьей за то, что пожалела невинное дитя человеческое. Пожалеет меня Господь Бог, не испытаю я невыносимых мучений.

Несколько человек отвели глаза в сторону.

– Иди, - криво усмехнулся Жора.

– И прикажи мне теплого молока принести, - бросила напоследок Анастасия, уходя в спальню на руках с малышом.

– Сама возьмешь, - усмехнулся хозяин.
– Там на кухне еще повариха не ушла. Скажешь, я разрешил. Пусть сама меня спросит, если не поверит. Она все сама порывалась накормить сопляка...

С удивлением смотрели подчиненные на всесильного Хана. Знать, сильное влияние имеет на него любовница, раз осмелилась нарушить распоряжение хозяина - не подходить к малышу, обреченному на смерть. И никто, в том числе и Анастасия, не знал мыслей самого Жоры. Его психика давно была не в ладу со своим хозяином. То она металась к добру, то все существо Жоры затопляла черная злость, требовавшая одного: "Отомсти, всем отомсти. Никто не смеет перечить всесильному Хану. Ни Лизка, ни Стаська, ни закон. Что хочу, то и делаю!" Сейчас Жора вдруг представил, что это идет его жена, его добрая, заботливая жена, несет на руках его сына. А он не всесильный Хан, а просто счастливый мужик, которого любят ни за что, просто так, как любила Агаша. Все-таки и Жора любил эту актрису. Он мог быть с ней счастливым. Но чернота поднялась тут же из глубины души. И имя ей Лизка! Жора своего счастливого будущего лишился по вине Лизки! Это из-за неё он стал импотентом. Была бы в те дни рядом такая баба, как Анастасия, а не расчетливая Лизавета, все у Жоры бы было в порядке. Настька бы Жору не бросила, не сказала бы: сам, мол, вылезай из своих проблем. А день за днем была бы рядом, и тот крошечный процент что у него был стать нормальным мужиком, вырос бы. Анастасия стала бы настоящей женой Хана. А Лизка бросила, да еще замуж вышла, ребенка осмелилась родить. Все назло Жоре: у меня, мол, есть все, а у тебя детей никогда не будет. Не будет и у Лизки со Стаськой детей, и их самих тоже не будет. Добрые чувства Хана угасли, не успев разгореться, но актриса уже вышла из зала. Люди Жоры молчали: по лицу хозяина бежали самые различные чувства, но даже в минуту доброты Жора мог начать стрелять. Лишь при Анастасии в руках его не было оружия.