Я выбираю свободу!
Шрифт:
Босая оборванка с измождённым лицом наркоманки была целительницей настолько высокого уровня, что сам Владыка не погнушался бы обратиться к ней за помощью и поклониться в пояс. Я наконец-то пригляделся к её тусклой ауре и вдруг понял, что круги под глазами -- последствия не "сладкого забвения", а хронического магического истощения. Что должна была сделать магичка такого уровня, чтобы довести себя до подобного состояния, я попросту не мог представить.
А, впрочем, зачем ходить далеко? Вот же наглядный пример. Сила щедро вливалась её руками в тщедушное тельце бесполезного существа, которое было куда проще добить: всё равно люди плодятся как тараканы, и потеря
Впрочем, судя по ауре она действительно была чистокровной, а нас не просто так считают бессмертными.
– Улух, отнеси, пожалуйста, её домой и передай матери, пусть пару дней не даёт вставать, - не поднимаясь, обратилась целительница к орку. В его лапах тощая девчонка выглядела как дохлая курица, разве что держал свою ношу здоровяк до странности бережно, а не за шкирку.
Начав подниматься, Тилль пошатнулась. Её подхватил под локоть один из блохастых, и женщина поблагодарила за помощь кивком. Вновь поднялся гам, на этот раз -- радостный и благодарный. Каждый норовил приобнять или погладить целительницу по плечу или волосам. Считается, что прикосновение к работающему или только закончившему сложную работу и не избавившемуся от остаточного магического фона целителю даёт прикоснувшемуся защиту и удачу во всём, что касается здоровья. Суеверия были живучи, но я представлял себе, какая удача ждёт идиота, возжелавшего пощупать, например, муэрис Иллиналь -- древнюю, прекрасную и могущественную, как само Великое Древо. А эта только улыбалась устало, кивала, коротко отвечала на какие-то вопросы и продолжала держаться за локоть хмурого полузверя, с неодобрением глядящего на пошатывающуюся от усталости Перворождённую.
Зверь был матёрый, молодой и сильный; из тех, что способны разорвать двухлетнего быка голыми руками. Смертоносные когти привлекали взгляд глянцевитым блеском чёрной будто полированной поверхности, короткие "усы" раздражённо топорщились на жутковатой морде -- не то человеческой, не то волчьей, не то медвежьей, - небольшие острые уши были прижаты и полностью терялись в лохматой бурой гриве, а длинный прямой хвост раздражённо подёргивался. То есть, чтобы не заметить, что он раздражён, надо было постараться.
Интересно, долго он ещё будет терпеть такую фамильярность и служить подпоркой? Насколько я знал обычаи блохастых, тактильные контакты с посторонними их чудовищно раздражали. Исключение делалось только для брачных партнёров и детей до определённого возраста.
Впрочем, я опять не угадал, но на этот раз уже не удивился подобному повороту.
– Да разойдитесь вы, оставьте девочку в покое, - раздражённо осадил он в конце концов увлёкшихся жителей. Странно, но те опомнились сразу, даже торопливо начали извиняться, и собравшаяся толпа очень быстро разошлась. Правда, сам блохастый уходить не спешил, наоборот, осторожно приобнял женщину свободной лапой. Тилль с блаженным вздохом уткнулась лицом в густую шерсть на груди полузверя, крепко обнимая его обеими руками.
Кхм. Стало быть, они настолько не посторонние? Странно, я раньше думал, это всё бредни, и блохастые с другими разумными видами физиологически несовместимы.
А ещё полагал, что сильнее презирать местных некуда.
– Спасибо, Шир, - невнятно
– Тилль, тебе так не терпится за Грань? Ты когда последний раз отдыхала?
– укоризненно вздохнул он.
– Нет, ну а что? Я там бывала, там хорошо... Тихо, спокойно, никто не норовит разбудить среди ночи, - со смешком возразила женщина, а её собеседник только раздражённо рыкнул в ответ, вздыбив холку.
– Ну, не сердись, я же шучу.
– Смотри, услышат духи твои шуточки, - укоризненно качнул головой полузверь.
– А этот тут зачем?
– мрачно поинтересовался он, недобро сверкнув на меня жёлтыми глазами. Я даже не шелохнулся; точно знал, что его взгляды, когти и клыки ему не помогут. Да и достать пистолет из кобуры на поясе, - единственной одежды не считая коротких штанов, - он явно не успеет.
– Ну как же? Забыл, сегодня к вечеру светлые притащатся просить пощады, - пояснила она и отстранилась, кажется, только теперь вспомнив о моём существовании.
– Давай я вырву ему горло, а Валлендору скажем, что это была самооборона?
– угрюмо предложил блохастый, и шутки в его словах не было на волос.
– Шир, ну что ты как мальчишка, - отмахнулась женщина, потрепав того по щеке. Зверь только раздражённо дёрнул ушами, и даже я понял: раздражало его не фамильярное прикосновение, а слова.
– Ладно, пойдём мы, ещё дел невпроворот, а время... сам знаешь.
Окончательно поставив меня в тупик относительно их взаимоотношений, полузверь погладил Тилль по щеке, коротко лизнул в лоб, выпустил из объятий и, не оглядываясь, направился прочь по улице.
– Ну что, болезный, пойдём, - целительница усмехнулась, окинув меня взглядом, и мы вернулись в тот же переулок.
– Почему ты ходишь босиком?
– всё-таки не удержался я.
– Потому что у меня нет лишних денег на сапоги, - совершенно спокойно ответила она.
– У целителя такого уровня? Нет денег?
– уточнил я, вскинув брови. В ответ оборванка смерила меня полным жалости и насмешки взглядом.
– Ты ещё спроси, что целитель такого уровня делает в этом месте.
– И что же?
– спросил, впрочем, догадываясь об ответе.
– Свою работу. Сейчас -- именно свою работу, - проговорила с усмешкой, но взгляд оставался странным, пустым.
– Не решаю, кому жить или умереть в зависимости от высоты родового древа или количества золота в руках, и не... что-то ещё, а просто помогаю тем, кому это нужно.
– Но лечить... человека?
– поморщился я. Она неопределённо хмыкнула, передёрнув плечами, а потом тихо заметила:
– С высоты своего жизненного опыта могу заметить, что люди порой достойны этого гораздо больше, чем некоторые... Перворождённые.
– Может, вы ещё и разбавите с ними свою кровь?
– Лучше так, чем довольствоваться застывшей болотной жижей, - женщина вновь устало пожала плечами.
– Ну, вот мы и пришли.
– Что это?
– уточнил я, с неприязнью разглядывая фасад здания. Оно было отделено от улицы небольшим запущенным садом, и это был плюс. Единственный плюс. Угрюмая каменная коробка щерилась на мир небрежно заколоченными окнами. Когда-то это, наверное, был весьма роскошный особняк, но теперь даже невозможно было определить изначальный цвет выгоревшей и облупившейся штукатурки. Колонны, поддерживающие балкон второго этажа, облупились, а две крайних слева вовсе треснули и грозились рухнуть. Левое крыло целиком выглядело особенно обшарпанным и держалось на честном слове; кажется, пострадало, когда здесь шли бои. Полагаю, с тех пор здесь никто и не жил.