Я жил в провинции...
Шрифт:
"В тот день всю тебя от гребенок до ног,
Как трагик в провинции драму Шекспирову,
Носил я с собою и знал назубок,
Шатался по городу и репетировал".
– Здорово как, шатался!
– восхищался Гайсинский.
– Мог же написать носился по городу, слонялся, мотался, еще как-то. Но его влюбленному состоянию отвечало именно это слово...
У таких как Григорий (он был старше лет на 10-12) учился пониманию поэзии, литературы вообще. Из числа завсегдатаев "Романтиков" моего возраста ярче всего запомнился Виталий Челышев - в толстом "бунтарском" свитере, сутулящийся "по-взрослому", с гармошкой папиросы меж пальцами. Его внешний вид, толковые выступления обращали на себя внимание девушек, перед которыми каждый из нас старался распушить
Мои интеллектуальные и не очень загулы привели к серьезным институтским проблемам. Дошло до того, что на факультете попал в число первых прогульщиков. Очередную сессию, хоть и подготовился сносно, я завалил, из пяти экзаменов не сдав три. Спустя полтора десятка лет, уже работая в газете, от преподавателя Ч. узнаю, что команду "валить Гаева" дал экзаменаторам декан С-кий. Дабы преподнести урок "этому и другим прогульщикам".
Дома, конечно, разразился большой скандал, для родителей мой вылет из института стал шоком. Особенно переживала мама, сказавшая что-то вроде "ты мне больше не сын". Я и сам тогда, зимой 1969-го, получил сильнейший удар по мозгам: "Меня? Отчислили? Что теперь?"
До весеннего призыва оставалось несколько месяцев. Сидеть на шее родителей не позволяло самолюбие, нужно было найти работу на короткое время. И тогда Людмила Тарасенко, редактор выходившей в "машинке" многотиражки "нженер-машинобудвник", позвонила редактору газеты "Комсомолець Запоржжя" Александру Авраменко с просьбой "пригреть до армии" одного из активных своих помощников. Я ведь с первого курса писал в институтскую газету заметки, посещал литературный кружок при редакции. В итоге совершенно неожиданно попал в тесные стены областной молодежки, чья редакция находилась тогда по адресу ул. Горького, 39 - у трамвайной колеи напротив кафе "Снежинка". Думал ли, что через десятилетие окажусь в штате редакции полноценным сотрудником, что проработаю - день в день - десять лет, что найду здесь любимую жену и друзей, что годы в "КоЗе" станут лучшими в моей жизни?
Заняли меня ерундой: закрепив за отделом школ, давали вычитывать материалы, использовали в качестве курьера. Времени свободного было много: я сдавал кровь за деньги, разгружал вагоны с тарой на пивзаводе, пил на заработанное вино и пиво с дружками, ходил в "Романтики". Дома, уединившись в маленькой своей комнате, в соответствии с рекомендованным Гришей Гайсинским списком читал книги и учил на память стихи. Отношения с родителями оставались натянутыми, что меня, в общем, устраивало - они не лезли в мои дела, я не озабочивался их болями. В мае из военкомата пришла повестка, призывался я в танковые войска. Гайсинскому, прощаясь с "Романтиками", сказал, что буду в армии писать книгу. Я тогда думал, более легкого занятия не существует, а жизненного опыта у меня - на толстый роман. Гриша ответил серьезно: "Пиши, дело нужное". Провожали меня три-четыре приятеля и родители. Отец обнял, сказав несколько важных слов. Мама молчала и была подчеркнуто холодна. Что творилось внутри неё, я, бестолочь, не догадывался.
Армия в Союзе формировалась по экстерриториальному принципу, служили порой очень далеко от родного дома. Я попал в ЗакВО - Закавказский военный округ. Полгода учился на механика-водителя средних танков в учебном подразделении на окраине Тбилиси, полтора года отдал линейной части в азербайджанском Кировабаде. В казармах звучала грузинская, молдавская, армянская, азербайджанская, русская, украинская речь. "Коктейль" из призывников разных республик, - один из факторов, прочно цементировавших дружбу народов, реальное, на мой взгляд, достижение советского строя.
Мне, романтичному, не знавшему жизни городскому
Был, однако, и положительный, вдохновляющий меня фактор - ощущение причастности к общему и важному делу, именуемому защитой Отечества. Когда наша учебная рота шла строевым шагом по плацу, выдавая в сто двадцать глоток чуть переделанную песню из знаменитого фильма "Неуловимые мстители":
"Если снова над миром грянет гром,
Небо вспыхнет огнем,
Вы танкистам шепните -
Мы на помощь придем",
я наполнялся гордостью оттого, что являюсь одним из тех, кто сможет защитить страну. Мы ведь все поголовно любили свою советскую родину и готовы были не понарошку за неё умереть.
Новые впечатления, важные для себя открытия нужно было разделить с кем-то и сохранить. И я писал ночами, в ущерб и без того короткому сну, пространные письма, - друзьям, брату, родителям. Каждому полагалась своя порция информации, не все сообщаемое, например другу, можно было доверить родителям. Понадобилось уехать за тысячи километров от Запорожья, пережить нелегкий внутренний сдвиг, чтобы понять, что значат для меня мама, отец. Только в письмах из армии по-настоящему открылся родителям и их открыл для себя. Приходившие из дома полные любви и советов письма перечитывал и хранил, забыв, что еще недавно воспринимал подобные разговоры как нудные поучения, вообще избегал серьезных бесед с "предками". В поздравительной открытке к 8 Марта написал маме такие слова:
"Цветы, магазины, все в этот день,
Все - тебя ради.
И лишь моя исхудалая тень
Где-то в Кировабаде.
Что пожелать? Желаю много,
А что, выбирай сама.
У твоего порога
Все мои закрома".
Прочитав их, мама расплакалась и простила своего непутевого сына окончательно. Особенно растрогала маму "исхудалая тень", об этом она мне сама рассказывала.
Служба в армии во многом изменила меня. Научила сдержанности, взвешенности в принятии серьезных решений. Приучила к самоанализу, к мысли, что поступки других важно тоже понимать и анализировать. Проще говоря, юноша повзрослел. Процитирую себя раннего:
"И вовсе не пропажа это,
Не жаль минувших этих лет.
Нет больше мальчика-поэта,
А есть мужчина и поэт".
Все этапы армейских настроений-переживаний зафиксированы в многочисленных тогдашних стихотворных набросках. Самый обобщающий, пожалуй, вот этот:
Иная россыпь дней меня качала,
Иные ветры мяли волоса.
Душа металась в поисках причала,
Душа стонала, и душа кричала,
Кричала на все сразу голоса.
Я - растерялся. Я привык к иному.