Я жил в провинции...
Шрифт:
Вскоре случился казус с корреспондентом Колей Белокопытовым, которому при написании заметки понадобилось упомянуть "идеолога". Позвонив лично Казачуку, Коля поинтересовался второй буквой его фамилии - "а" или "о"? Тот ответил, но тут же, возмущенный, связался с редактором: "Почему твои журналисты не знают фамилий секретарей?". Редактор, в свою очередь, вызвал Колю и отчитал. Впредь подобного простодушия в общении с обкомовскими вождями за Колей не замечалось.
Пару слов еще об одном "лидере областной молодежи" начала 80-х - Володе Рябинкине. В силу того, что свой личный "Жигуль" он держал в гараже рядом с моим домом, знакомы мы были не только по линии комсомола. Общались при встречах запросто, были на "ты". Когда Рябинкина, работавшего в обкоме заведующим отделом, назначили вторым секретарем (секретарей всего было три), он тут же превратился в надменного чинушу, потребовав, чтоб подчиненные обращались к нему на вы. Поскольку я не собирался заискивать,
Советская идеологическая машина, обрабатывающая мозги, была продумана и надежна. Малышей в детсадах готовили в октябрята, октябрят - в пионеры. Пионерам внушали: вы - завтрашние комсомольцы. Комсомол считался надежным помощником партии, партия же олицетворяла передовой авангард рабочего класса, крестьянства и интеллигентской прослойки. Октябренок уважал старших и мыл руки перед едой. Пионер - всем ребятам пример, уступал место в транспорте женщинам и пожилым людям. Комсомолец был всегда там, где трудно. "Партия сказала: "Надо!", комсомол ответил: "Есть!", - популярнейший слоган моей молодости. Носитель партийного билета воплощал постулаты "Морального кодекса строителя коммунизма" (брошюрки с таким названием пылились во всех библиотеках).
Для каждого возраста были придуманы свои лозунги, доходчивые и правильные. Все население СССР в идеологическом экстазе сливалось в единую общность, называемую советским народом. На этих дрожжах росли все, мне это тоже нравилось, я хотел быть пионером, комсомольцем, позднее - членом КПСС.
Будучи, что называется, активным ребенком, со школьных лет встревал в разного рода общественно-полезную деятельность. Пик моей комсомольской карьеры - член институтского комитета комсомола, отвечающий за стенную печать. Нужно сказать, что в ЗМИ (Запорожском машиностроительном институте), куда поступил в 1967 году, стенгазетам уделялось большое внимание. Длиннющие, в несколько склеенных листов ватмана, они выпускались всеми факультетами регулярно, и у преподавателей и студентов пользовались популярностью. Студенческая жизнь в "машинке" била ключом: я участвовал в самодеятельности, сотрудничал с вузовской многотиражкой, "активничал" в комитете комсомола.
В те годы в ЗМИ училось немало молодых людей из Польши и некоторых афро-азиатских стран. Всех ребят с желтой и черной кожей скопом называли арабами. Девушек, которые с ними встречались, многие осуждали. Считалось, что "крутить любовь" с "арабом" можно только из корысти. Но была одна пара, не стеснявшаяся демонстрировать свои чувства, - девушка второкурсница и первокурсник "араб" всегда ходили по коридорам, взявшись за руки. И вот эта девушка подала в комитет комсомола заявление с просьбой выдать характеристику для поездки в Польшу по турпутевке БММТ "Спутник". Напомню: бюро международного молодежного туризма "Спутник" ведало дружбой юношей и девушек СССР с ровесниками других стран соцлагеря. Чтобы приобрести путевку, нужно было в числе других документов представить характеристику с места учебы или работы. Утверждалась характеристика на заседании комитета комсомола. И если обычно все сводилось к простой формальности, то в этот раз Витя Клименко, комсорг института, предварительно объяснил, что отпускать за рубеж студентку, имеющую "отношения" с иностранцем, нельзя. Парень, будучи гражданином другой страны, может поехать в Польшу самостоятельно, и если парочка "за бугром" встретится, то неизвестно как поведет себя. Есть предложение не давать девушке положительную характеристику.
Стали голосовать, я оказался единственным, кто Клименко не поддержал. После чего пригласили студентку, устроив для проформы экзамен на знание истории комсомола и международной обстановки (вдруг в Польше спросят). Понимая, что её откровенно "валят", студентка плакала, обещала "по политике" подтянуться, но старшие товарищи проявили принципиальность и характеристику ей не выдали. Меня же, на том основании, что "недорабатываю со стенгазетами", вскоре вывели из состава комитета комсомола "машинки". То, что комсомол - прежде всего организация идеологическая, я окончательно и четко усвоил, когда работал в молодежной газете.
Уже упомянутый здесь Анатолий Пивненко (Пивень) стал редактором "Комсомольця Запорiжжя" в конце 1981-го, сменив никакого и трусливого Валеру Каряку. С Пивнем мы проработали восемь лет и почти всегда находили общий язык. Мой ровесник, человек творческий, он ценил такой же азарт в других. Поощрял, например, мою тягу к передвижениям, отпуская даже в неблизкие командировки и экспедиции. С согласия Анатолия как-то пришла идея пройти под парусами отрезок пути "из варяг в греки" по Днепру, Черному морю, Дунаю до болгарской Варны. Научную часть экспедиции брался обеспечить директор краеведческого музея Георгий Шаповалов (Жора
Такая безынициативность, если указаний о проявлении энтузиазма от начальства не поступало, была вообще характерна для комсомольских функционеров. Не исключаю, что поход на яхтах не был поддержан по той причине, что обком попросту осторожничал: мало ли что случится на водной глади от Запорожья до Болгарии и обратно. "Лучше перебдеть, чем недобдеть", - вечнолюбимый лозунг перестраховщиков и скучных чиновников.
Знавал я, конечно, и нормальных - простых в общении, самостоятельных в принятии решений - лидеров молодежи. Скажем, с удовольствием вспоминаю ребят из Каменко-Днепровского РК комсомола и Энергодар с его атомной электростанцией. В октябре 1980-го сооружение ЗапАЭС объявили республиканской ударной комсомольской стройкой и наша газета, в соответствии с тогдашней традицией, взяла над объектом шефство. Мне поручили готовить "атомные" спецвыпуски и я пять лет (сначала ежемесячно, потом реже) ездил в Энергодар в командировки. Было потрясающе интересно наблюдать, как среди чахлой зелени и песков вырастают корпуса реакторов, многоэтажки современного молодежного города. Тысячи приехавших по комсомольским путевкам парней и девушек трудились с непоказным энтузиазмом, так же азартно и неформально действовал комсомольский штаб стройки.
Я приезжал, и "штабные" грузили меня темами публикаций, таща на новый объект, в передовую бригаду бетонщиков или в кабинет волокиты-начальника, которого следовало хорошенечко "пропечатать". Я не кривил душой, когда с пафосом призывал в своих репортажах ехать молодежь на строительство: "Хочешь иметь в жизни свою АЭС?". Тем удивительней были метаморфозы, случавшиеся с моими ровесниками, а то и молодыми людьми младше меня, стоило им попасть в штат городского или областного аппарата комсомола. Вместе с должностью ими быстро приобретались такие "взрослые" качества как осторожность, беспринципность, высокомерие. Повторюсь: не все из работавших "на комсомоле" были такими, но карьерных высот достигали в первую очередь именно приспособленцы и конформисты. Попав в номенклатурную обойму, они успешно переходили на профсоюзную и партийную работу, пристраивались разного уровня руководителями на большие заводы. Эти оборотистые "типа лидеры", в нужное время оказавшиеся возле приватизационного корыта, и стали потом владельцами "заводов, газет, пароходов", банков, прочих контор. Впрочем, об этом уже столько сказано и написано...
Мой рок-н-ролл
Осенью 1984 года в "Комсомольц Запоржжя" появилась музыкальная страничка "Ключ-соль". Я, как ведущий странички, понимал: комсомольская газета не может не писать о том, что интересует её молодых читателей. А молодежь уже вовсю "болела" рок-музыкой. Нужно было браться за тему и мне, но как? "Комсомольская правда", на которую ориентировались многие провинциальные журналисты, писала о роке осторожно, избегая явно положительных оценок. С одной стороны - волосатые "металлические" парни с гитарами не вписывались в советскую чистоплюйскую эстраду, с другой - акции "Рок за мир", "Рок против наркомании, СПИДа" и подобные им нужно было поддерживать.
Газетные материалы на эту тему сопровождались подборками читательских мнений как "за", так и "против" рока. В общем-то, эта позиция была правильной, пусть каждый решает сам, какую музыку выбирать. Тем не менее, обработка мозгов в сторону неприятия чуждой музыки чувствовалась. Популярны были выступления врачей, где они вполне научно доказывали, что тяжелый рок-н-ролл отупляет и вызывает повышенную агрессивность.
Для налаживания нужных контактов я, с благословения редактора Толи Пивненко, поехал в Москву, где зашел в некоторые издания, пишущие о музыке, в том числе и в "Комсомольскую правду". Журналисты-коллеги подарили список запрещенных советских и зарубежных ансамблей и исполнителей, утвержденный ЦК ВЛКСМ. В перечне были группы "Динамик", "Аквариум", "ДДТ", всего не менее двух десятков. Популярный испанский певец Хулио Иглесиас, например, получил черную метку за то, что негативно отозвался о московской Олимпиаде-80. Привезя список в Запорожье, показал его в обкоме комсомола. Там обрадовались, а бумагу размножили. Имея такую шпаргалку, можно было не бояться идеологических проколов. Только позже понял, какую подножку сам себе подставил. Даже невинные публикации о творчестве неблагонадежных групп снимались в дальнейшем цензором с музыкальной странички.