Я живу в октябре
Шрифт:
– Но…
– Это власть, Паша, – закончила Вера. – Власть над всеми.
– Откуда вы знаете?
– Они давно проводят эксперименты, – заявила Власова. – Отвратительные, грязные эксперименты над людьми. Но чего они точно добились, никто не знает.
– Что вы хотите от меня?
– Этот месяц ты проживёшь под нашей защитой. Сдашь анализы, прогоним тебя через тесты, нужно понять твоё заболевание.
Паша отодвинул тарелку.
– То есть вы сделаете тоже самое, что Паутина?
Власова закашлялась.
– Мы хотим тебя защитить!
– Да, конечно. А заодно и выпотрошить.
–
– У меня другие планы!
Паша вскочил. Он ждал какого-то подвоха от Власовой, но та, зло глядя на него, не пошевелилась.
– Я хочу во всём разобраться, – сказал он. – Сам разобраться. А пока никому не дам себя запирать.
– К сожалению, мы не можем себе этого позволить, – развела руками майор.
Паша краем глаза успел лишь заметить стремительное, как бросок мурены, движение. Вера, до этого смирно сидевшая за столом, оказалась рядом и впилась железными пальцами в основание шеи.
– Придержи его, упадёт! – услышал он предупреждающий возглас Власовой, прежде чем окончательно отключиться.
***
Три недели он провёл в заключении. Большая комната, обитая светло-серыми панелями, была лишена окон. Из-за стен, как и из-за плотной двери не доносилось ни звука, телефон у него отобрали. В комнате присутствовал минимум мебели: кровать, письменный стол с двумя стульями, книжный шкаф, забитый сплошь развлекательной литературой. Был закуток с небольшим санузлом и умывальником, но дверь в него не закрывалась.
Еду приносили два дюжих охранника. Один открывал дверь и внимательно следил за заключённым. Второй ставил поднос на письменный стол и тут же уходил. Попытки с ними заговорить успеха не имели. Паша даже подозревал, что они не были хомо новусами. Они же выводили Пашу на процедуры. У него брали бесчисленные анализы, подключали к каким-то приборам, исследовали глазное дно, в общем делали всё, что могли придумать медики к двадцать первому веку. Для некоторых, особо сложных исследований, его несколько раз вывозили за пределы тюрьмы, предварительно накачав снотворным. Он тяжело, сквозь сон, чувствовал, как его целиком погружали в шумные аппараты.
Своих похитительниц Паша видел всего несколько раз. Точнее, даже не видел, а слышал, как Власова отдаёт приказы специалистам или как невнятно что-то бубнит во время процедур. Всё время, когда его выводили за пределы комнаты, Пашу старались держать в маске-балаклаве.
У него сложилось впечатление, что, как и охранники, большинство специалистов были обычными людьми. Исключение явно составлял приглашённый психиатр, который заставил сопровождающих снять с головы Паши балаклаву. После обследования Паша слышал, как он ругался с Власовой на равных.
Впрочем, последствий это не имело. На следующий день мероприятия возобновились, но вместо Власовой руководила Вера. В один момент она лично пришла за Пашей.
– У нас есть результаты, – сказала она.
– Когда меня выпустят?
– Тебя надо стабилизировать, – ответила Вера.
– Я здоров.
– Темпорально стабилизировать, – уточнила Вера. – У нас есть несколько версий,
– Я вас ненавижу.
– И зря, – спокойно сказала Вера. – Мы спасаем тебе жизнь. Если бы ты добровольно согласился, было бы проще. Ты при определённой доле везенья сможешь от нас сбежать. Но подумай хорошенько – надо ли тебе попадаться в руки нашим конкурентам, чтобы всё проходить заново?
Не дождавшись ответа, она заключила:
– Завтра поедем на первый тест. Необходима детальная нейровизуализация. Поэтому снотворного не будет. Но придётся тебя обездвижить, уж извини.
Осталось продержаться ещё неделю, подумал Паша, провожая взглядом Веру. Интересно, куда его забросит, и будет ли возможность выбраться из этой тюрьмы? Если, конечно, его мучители не нашли антидот.
На следующий день рано утром охранники вывели его наружу и уложили на каталку, закрепив ремнями. Паша не сопротивлялся. Каталку загрузили в машину и повезли под пронзительный вой сирены.
– Мы в скорой помощи, – негромко сообщил Верин голос.
Паша не ответил, он и так догадался. Ехали они минут двадцать. После чего машина притормозила, и Паша услышал лязги и невнятные голоса снаружи.
– Не шевелись, будь паинькой, – снова возник Верин голос, и игла больно впилась ему в плечо. Он сразу почувствовал, как онемела рука. Хотел выругаться, но раздалось лишь невнятное мычание.
– Это ненадолго, – предупредила его Вера, снимая балаклаву. – Глаза я тебе прикрою, не волнуйся.
И он снова погрузился в красноватую темень. Каталку с грохотом выгрузили из машины и повезли по бесконечным коридорам и лифтам. Видимо, он оказался в каком-то крупном медицинском центре. От неподвижности у Паши начала болеть голова.
Когда они наконец приехали в зал для компьютерной томографии, как он понял из разговоров, головная боль усилилась. Видимо, его состояние как-то отразилась на приборах – вокруг началась разноголосица – кто-то требовал 20 грамм маннитола внутривенно, кто-то приказывал расстегнуть ремни. Но боль взмыла зашуганной птицей к самому темечку и забилась маленьким крепким клювом… и вдруг всё закончилось.
Обошлось без рвоты, с облегчением подумал Паша, открывая глаза. Он лежал на полу в спортивных штанах и футболке, в которых его сюда и привезли. Но вокруг было пусто – белел в полутьме томограф, в шкафчиках лежала медицинская дребедень, на вешалке висели белые халаты.
Паша немедленно его позаимствовал – при определённой доле везения можно сойти за медперсонал. Над столом висел настенный календарь – пластмассовой прямоугольник указывал на дату – 6 августа 2017 года. Значит его перебросило на четыре месяца вперёд. Интересно, в полнолуние или просто так? В этот раз задачка выглядела сложнее – болезнь проявилась раньше ожидаемого. Было ли это следствием вкаченных препаратов или новым симптомом – вряд ли кто-то мог ответить наверняка. Но сейчас было не до размышлений на абстрактные темы.