Я жизнью жил пьянящей и прекрасной…

Ремарк Эрих Мария

Я сердечно желаю тебе к Рождеству всего наилучшего! Себе же я желаю к Новому году (самое позднее!) получить письмо от тебя!

Всегда твой, старый

Эрих.

Максу Креллю

Берлин, конец января 1929

Глубокоуважаемый господин Крелль!

Я на один день в Берлине – в отвратительном состоянии между надеждой и отчаянием; ибо я начал новую книгу*.

Здесь я нашел выполненный Бриксом эскиз титульного листа, который я Вам сразу высылаю. Я об этом ничего не знал: д-р Майер*, посетивший Вас, в свое время, со мной, сейчас в Лугано у Брикса, и он предложил ему попробовать это сделать.

Мне кажется, что уже слишком поздно, поэтому прошу Вас оказать мне любезность и написать Б., можете Вы использовать этот эскиз или нет, или стоит отправить его обратно. Адрес: Брикс, Лугано-Порца.

Также я посылаю еще несколько писем, из которых румынское может быть использовано для пропаганды.

Я уже объяснил англичанам (Риду*), что готов помочь при переводе специальных выражений. Мне понравилось название: «All Quiet on the Western Front» [1] , к тому же у меня нет других предложений. Вам оно тоже нравится? Пожалуйста, напишите Риду, если у Вас есть другие пожелания. (Возможно, подчеркнутые фразы в первом письме Рида годятся для пропаганды как англ. голос.)

1

«На Западном фронте без перемен» (англ.). – Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, примеч. ред.

В «Берлинер тагблатт» от 11.01 в статье Эрнста Вайса «Мужчины в романе» обсуждалась моя книга. Я получил сегодня эту газету. Кроме того, у меня был художник из социал-демократ. прессы, сделавший рисунок для журнала «Голубая тетрадь» (издательство «Атенеум»), которая выйдет недели через две. (Может быть, Вы пошлете один экземпл. для рецензии.)

Я бы с большим удовольствием посмотрел копии с фотоснимков, которые я сделал у Вас. Не будете ли Вы так любезны выслать мне некоторые из них?

Извините меня за сухость письма – это никак не соответствует тому, что я хотел сказать. Но я в данный момент всего лишь существо, которое в отчаянном сомнении вращается вокруг одной точки в попытке создать новую книгу.

С сердечным приветом, преданный Вам

Эрих Мария Ремарк.

Максу Креллю

Давос, 04.02.1929 (понедельник)

[На бланке: Гранд-отель «Курхаус», Давос]

Дорогой господин Крелль!

Вы можете понять, что письма отсюда редки, но в них предполагается больше сердечности. Я сижу за обедом и живу рядом с Рудольфом Герцогом, герцогом Столтенкампским и Вискоттенским, он седовлас, цветущ и гибок. Кроме того, ожидается Казимир Эдшмид – большего желать уже не следует.

Липс раздражителен и очень озабочен. Не будете ли Вы так любезны отдать распоряжение о том, чтобы мне выслали сюда деньги? Было бы прекрасно, если бы на сей раз вместо тысячи марок я бы получил полторы – сигареты и вино здесь слишком хороши.

Еще я хотел бы обратить внимание на следующее: при продлении нашего договора на четыре года мы забыли указать условия передачи прав на перевод, экранизацию и пр. Я бы хотел, чтобы мы на два последующих года оговорили особые условия, которые касались бы только книжных прав на все издания на четыре года, включая права на «Станцию на горизонте». Кроме того, действует и первоначальный двухгодичный договор.

Я пишу Вам приватно, так как затем я охотно предложу самому д-ру Герцу* добавить этот абзац. Я только хотел для начала услышать Ваше мнение об этом.

Примите еще раз мою сердечную благодарность за Ваше дружеское расположение и передайте привет Вашей супруге

от Ваших обоих Ремарков.

Гансу-Герду

Рабе

Берлин, 12.02.1929 (вторник)

Берлин-Вильмерсдорф

Виттельбахерштр., 5

Старина, твои арабески я прочитал с большим удовольствием; однако ты должен понять, что сейчас я пытаюсь быть несколько сдержанным. Это первая книга, и тут лучше всего спрятаться, уйдя в работу, и вынырнуть лишь тогда, когда и вторая окажется удачной. Так что подождем с новостями для твоего литературного листка* еще пару месяцев, хорошо? В связи с этим я торжественно обещаю тебе, что все личное будет проходить только через твое перо и все листки я буду высылать на твою заботу. Сейчас я отказываюсь от всего, так как ненавижу этот литературный шабаш, и ты также его возненавидишь, как только столкнешься с ним. Многие кривляются и приплясывают от тщеславия, дают интервью при малейшем успехе – от этого тошнит и хочется поклясться в том, что никогда подобного не сделаешь. Подобное поведение, я думаю, умнее, ибо таким образом добиваешься особого положения. Поэтому ничего не получится и с литературным выступлением – я уже отклонил их в Берлине, Гамбурге, Лейпциге и т. д. Если книга живет своей жизнью, это хорошо; но сейчас я ради этого не намерен скакать с места на место.

И все же твоя статья была очень хороша, написана с живым интересом; и ты, конечно, прав: если я время от времени появляюсь у вас, то это уже довольно странное сентиментальное явление и тоска по родине.

Я планирую опять появиться в марте, тогда я возьму с собой книгу для тебя, и мы обсудим твои дела. Мне ничего не стоит всюду ввести тебя, и я это сделаю! Было бы хорошо, если бы ты к этому времени имел уже готовый текст, чтобы я мог сразу взять его с собой.

В июне я буду четыре недели в Оснабрюке. Тогда мы сможем осуществить большой рывок. Вот увидишь, это получится! Ты же знаешь, что я держусь своих старых друзей и даю им советы. Я убежден, что у тебя все получится. Ты даже не представляешь, сколько бараньих голов здесь числится важными фигурами, это всегда вселяет уверенность, если сомневаешься в себе. Я уже знаю тебя настолько, чтобы представить в общих чертах, как ты сможешь здесь укрепиться.

Через четыре недели мы поговорим об этом. И тогда дело пойдет! Так что большое тебе спасибо за статью. Подожди еще немного, напиши вместо этого о себе. Передай сердечный привет своей жене и будь здоров.

Твой старый

Эрих.

Моя книга идет хорошо, мы уже продали девяносто тысяч.

Считаешь ли ты литературные сравнения в твоей статье вполне серьезными? Гамсун, Лагерлеф? Черт возьми, я был бы рад, если бы через пятьдесят лет написал произведение, в котором была бы похожая атмосфера.

Чтобы у тебя снова варил котелок, я обещаю тебе в О. пару хороших оплеух, мерзавец! Но писать ты все-таки можешь, я это вижу!

«Путнэм санс» в Лондон

07.05.1929 (вторник)

Глубокоуважаемые господа!

Сердечно благодарю вас за дружеские письма и вырезки из газет. К сожалению, я был некоторое время болен, поэтому не мог ответить вам сразу.

Что важно на сегодня: мое имя не Крамер, это распространенная в прессе сказка, которую придумал кто-то из немецких милитаристов. Меня зовут Ремарк, это имя моей семьи на протяжении многих веков, и единственное изменение, которому оно было подвергнуто, это написание на немецкий лад: «Remark» вместо «Remarque». Но это только у меня и у моего отца, поскольку такое написание нам ближе. Сегодня, как и прежде, мы используем оба варианта, но чаще Remarque. Крамером никто из нас никогда не был, это чистая выдумка.