Я злая. Просто у меня глаза добрые...
Шрифт:
— Если за всем этим стоит Смерть, то, кем бы они не были, это не к добру, — сказал Дин, вспоминая воскресших. Мне уже не понравился тон Винчестера. А еще мне не понравилось то, что исходило от самого кепочника непосредственно — это была тоска, отчаянье и страх. — Ты знаешь, что мы должны сделать.
О, нет, они хотят убить эту женщину, которая так прекрасно готовит?! Гады!
Бобби долго смотрел на Дина. При чем сейчас, вся колкость и грубость кепочника пропали. Он был загнан в угол: получил то, что когда-то потерял, и что теперь должен потерять снова.
— Но она
— Ты о чем? — переспросил Дин.
— Как вселился демон, — ответил Сингер. — Как я убил её. Как она вернулась.
А это по-видимому, причины и последствия смерти бедолаги Карен. Как же тут все сложно, однако.
— Бобби, — снисходительным и утешающим тоном произнес Винчестер. Но кепочник его перебил:
— Не надо говорить “Бобби”, — тот перекривил Дина и его утешительный тон. — Просто послушайте.
Все тут же заткнулись, прислушиваясь. Из-за дверей доносился звук, похожий на пение. На кухне что-то шипело и гудело, было слышно, как нож ударяется о дощечку.
— Она всегда напевает, когда готовит, — впервые я услышала в голосе непоколебимого кепочника Сингера нежность и толику приятной тоски. — Она всегда напевала, когда готовила. Хоть, слуха у неё никакого! И я… никогда не думал, что услышу это снова.
Что-то непонятное шелохнулось во мне. То, с каким видом Сингер сидел в коляске и говорил это, задевало почему-то. Я понимала, что любые такие вещи, как воскрешение — ненормальны, такие явления надо устранять. Но вместе с тем, мне казалось это жутко несправедливым. Только вот, что именно: несправедливо воскрешать мертвых или отбирать их у живых?
— Да вы прочтите Откровение! — обреченно воскликнул Сингер. — Там везде говориться, что мертвые восстают из могил во время Апокалипсиса, но нигде не сказано, что это плохо! Может это единственное хорошее, что вышло из всей этой заварухи?!
К сожалению, в этой заварухи нет ничего хорошего. Так лишь кажется. В последний момент Дин сделал решающий выпад:
—А что бы ты сделал на нашем месте, Бобби?
Это был удар под дых. К сожалению Сингер тоже понимал, к чему клонит Винчестер — другого выходе нет и быть не может. То, как он смотрел на нас, переводя свой взгляд. О, всемогущий Люцифер! Мне хотелось убиться об стенку, лишь бы поскорее пережить эти мгновения. Это было что-то ужасное, что жгло в груди.
— Я знаю, что вы должны сделать, и что сделал бы я, — медленно произнес Сингер, запинаясь. Его голос то и дело обрывался на каждом слове. — Но… прошу вас. Пожалуйста. Не отнимайте её у меня. Прошу.
Внутри продолжало жечь не весть от чего. Было невыносимо смотреть на такого кепочника. Хотя, какого черта я развожу тут сопли? Он сам виноват! Пристрелил бы эту воскресшую у порога прямо, ничего этого не было бы! И в то же время внутренний голос шептал, что Бобби не смог бы так поступить.
“А вот ты смогла бы”, — язвительно пронеслось у меня в голове эхо. “— Ты никогда не отличалась человечностью.”
***
Облокотившись на стенку, я в очередной раз выдохнула никотиновое облако дыма.
—
Я обернулась на голос. За спиной стоял Сэм, всматриваясь в мое лицо. Отведя от него взгляд, я сделала еще одну затяжку, после чего выбросила окурок, затоптав его каблуком сапога.
— Ты многого обо мне не знаешь, Винчестер, — скупо ответила я.
Парни сидели в кафе, забегаловке какой-то. Решали, что делать дальше, думали, как действовать. Я же отказалась там сидеть. Мне вообще сейчас была противна любая компания людей. В кармане пальто завалялась пачка женских сигарет. Иногда, когда нечего делать, я выкуриваю две-три. Сейчас мне надо было чем-то себя отвлечь. От чего? Сама толком не понимала. Сингер был мне до лампочки, он чужой мне. И всё же… У него собирались забрать то, чем он так дорожил. Почему мне становится так больно в груди, когда я вспоминаю его безысходное выражение лица?
Сэм не спускал с меня взгляда, от чего становилось тошно и только хуже. Я не удержалась, чтобы не закатить глаза.
— Глаза повылазят, — сквозь зубы произнесла я. — Что решили?
Винчестер снова как-то присмотрелся ко мне, но потом все же выключил свои глаза-сканеры душевного состояния. Он достал бумажку из кармана, читая что-то. Кажется, это был адрес.
— Дин будет наблюдать за домом Бобби, а мы с тобой съездим, проверим семью шерифа.
— Отпускаешь брата к этой неестественной женушке кепочника? — удивились я. — Лучше бы уже меня отправили.
— Я предлагал, — кивнул Сэм, вздыхая, — но он сказал, что принципиально не подпустит чужого к его дому.
Внутри что-то кольнуло. “Не подпустит чужого”… Я вырвала бумажку с адресом из его рук.
— Тогда шевели ногами.
Дом шерифа была в двадцати минутах ходьбы от того заведения. Мы быстро его нашли среди этих улочек. Обычное крыльцо, ухоженный газон, милый домик. Мы с Сэмом прошлись по дорожке, направляясь к окнам. В гостиной на диване сидела шериф, её муж. А между ними — маленький мальчик восьми лет. Его выделяла лишь неестественно бледная кожа и темные круги под глазами.
Мама держала в руках книгу, листала страницы. Она улыбалась и что-то рассказывала сыну. Отец обнимал мальчика и гладил его по русым волосам. Перед глазами промелькнула картина, которая сплелась из чужих воспоминаний в этом доме: мальчик умирает от болезни, скорбь родителей. Спустя время, сын возвращается странным способом.
Едва ли могу представить счастье счастливых родителей. Еще хуже поддается воображению, что с ними будет, когда они снова потеряют этого ребенка. Снова странная боль где-то внутри.
Я косо посмотрела на Сэма. Похоже, он разделял мои ощущения. Ведь он человек, он ощущает еще сильнее.
— Идём отсюда, — тихо сказала я. — Меня тошнит от этой идиллии.
Не дожидаясь Винчестера я пошла прочь от окна.
Так мы обошли несколько домов, которые числились в списке. Как и ранее, мы видели одну и ту же картину: счастливые дети, возлюбленные, родители. Все они наслаждались воссоединением с любимыми. Мне претило это всё. С каждым новым адресом я понимала, что не смогу кого-то убить из восставших.