Я. Философия и психология свободы
Шрифт:
Сама природа секса эволюционно создана так, чтобы быть жизненно необходимой для обоих полов. Это – всегда победа самосознания над миром. Именно поэтому он так привлекателен для животных и людей. В физиологии сексуального удовольствия нет проигравших. Мужчина овладевает женщиной не в большей мере, чем женщина – мужчиной. Но вот уже в эмоциональной привязанности, которая сопровождает половую связь, начинается психология и, как следствие, борьба за солипсические права на нуминозное Я, на статус бога: борьба полов, противостояние супругов.
Только поэтому либидо вступает в конфликт с социумом, а именно с его нравственными нормами, которые психоанализ относит к сверх-я, т.е. в нашем понимании к сверх-Оно, которое не имеет никакого отношения к истинному Я. В частности, это подразумевает, что бессмысленно приписывать морали божественное происхождение: нуминозное Я не ведает
Это Я, носителями которого являются все живые существа, не подлежит обсуждению в принципе, поскольку в попытке обнаружить его, т.е. в интроспекции обнаруживается именно самосознание, Оно. Собственно, все самосознания и есть отдельные интроспекции Сознания, которые по Фрейду уже можно интерпретировать как либидозные. Боги, сотворившие себя сами из рефлексивного соития с собою. И младенец действительно во многом ведет себя как бог. На предложение спрятаться, он закрывает глаза, как будто мир может видеть себя только его глазами, а если эти глаза закрыты, то на мир опускается тьма. Это инфантильное отношение к темноте, в которой можно спрятаться от мира, сопровождает человека всю оставшуюся жизнь. Ночь – лучшее время для преступлений, нарушения сакральных табу и нравственных запретов. В темноте личность раскрепощается. Подобным же средством раскрепощения в безымянности является маска. Человек в маске (в аватаре), являясь социуму без имени и лица, подобен человеку в темноте, т.е. младенцу, который спрятался от мира.
Но эта же ночь может и поглотить личность. Поэтому темнота несет в себе элемент опасности. Свет – это бытие со всеми его законами и запретами, а тьма – это небытие, в котором нет никаких законов света. Тьма оказывается средоточием двух противоположных качеств – желанной свободы и ужасной смерти. И только объединение двух этих качеств в одно (свобода = небытие) может сделать смерть предпочтительнее жизни. Смерть – это свобода от мира, который есть продолжение самосознания. Смерть – это свобода самосознания от самого себя, свобода Я от Оно. После смерти самосознания (Оно) остается только Сознание (Я).
Оно – Оно = Я
До некоторых пор самообожествление ребенка скорее бессознательно, чем осознанно поддерживается родителями, не желающими травмировать его правдой. По сути, половину правды он уже знает: ему известно, что предметы не подчиняются его воле. Но когда он сталкивается с ними, виноватыми оказываются все же предметы, а не он. Их «показательная порка» приносит ему временное удовлетворение. Ибо только в детском солипсизме вещи могут быть виноваты. В его более зрелой версии виноватыми остаются только люди. Никто уже не винит стул, о который споткнулся, но в своих страданиях все еще можно обвинить окружающих. Бог не бывает виновен. Бог не должен страдать. Бог не ведает благодарности.
Именно в этом смысле убийство человека и вообще любого живого существа есть убийство бога. Но в первую очередь это выглядит совершенно недопустимым для самосознания в отношении самого себя. И тогда это самосознание говорит самому себе (ведь поэтому оно и есть само-сознание, что все его мышление есть диалог): «Мир может унизить, наказать и убить меня, - и этого я ему никогда не прощу». А это уже стадия юношеского невроза, для которого в психиатрии иногда используют понятие «метафизическая интоксикация». Но если уж принимать это выражение как диагноз, то следует добавить, что эти «метафизические яды» дремлют в человеке с рождения и выходят наружу как вторичное проявление его «солипсических руин» в более старшем возрасте.
Здоровое состояние психики, при котором самосознание не испытывает неустранимого дискомфорта, есть состояние полной субъективности. Первая же объективный фактор, с которым сталкивается самосознание по мере своего развития, разрушает солипсический тезис Декарта.
1. Я мыслю, следовательно, существую.
2. Следовательно, точно также могут существовать все, кто способен мыслить.
Но этот силлогизм становится возможен лишь благодаря жизненному опыту, в котором самосознание сталкивается с
Чувство нуминозного Я особенно сильно в детстве. Такое свойство психики я и называю врожденным «Синдромом брамы». С годами чувство приобщенности притупляется в человеке, переводя его во все более отчужденное, «тварное» состояние. Но иногда это обостренное предощущение сохраняется или даже усиливается в человеке. К последнему может примыкать более или менее патологическая мания величия, но именно это предощущение принято называть «духовностью, «искрой божьей», «пророческим даром», «гениальностью», «харизмой» и т.д. В конце концов, корректным определением творческой личности может быть такое выражение: «Творческая личность есть самосознание (Оно), более других приближенное к нуминозному Я (Сознанию)». Это является простой переформулировкой известного афоризма «Талант человеку дается свыше» или «Всякий дар от Бога». Совершенно закономерно то, что все творческие личности обладают в большей или меньшей мере нарциссическим чертами, ведь остро ощущая в себе нуминозное Я, такое Оно непроизвольно переносит его на себя. Создавая что-то незаурядное, «величественное», всякий автор ощущает свою близость к божественному. Банальная для обычного словоупотребления тавтология «Я творю то, что велит мне Я» нужно понимать как сложную формулу по получению амальгамы Я и Оно, как сакральное, мистическое взаимодействие панпсихического Сознания и самосознания:
«Мое Оно творит то, что велит ему нуминозное Я».
Синдром брамы прекрасно прослеживается в книге М. Штирнера «Единственный и его собственность». По сути, вся эта книга, оглашая сокровенные желания личности, является декларацией солипсического тезиса. При этом Штирнер (как Кьеркегор и Юнг) высказывает глубокие догадки о природе самосознания (Оно), отделенного от Сознания (нуминозного Я), которым это Оно в действительности хочет стать. Вот некоторые характеристические фразы книги: «Вывод, который я делаю, следующий: не человек – мера всему, а я – эта мера... Но я не я рядом с другими я, а я единое: я – единственный. Поэтому и мои потребности, и мои деяния единственны, – короче, все во мне единственно. И только как это единственное «Я» я присваиваю его себе полностью, и только как такое «Я» я утверждаю и развиваю себя... Я – собственник своей мощи и только тогда становлюсь таковым, когда сознаю себя Единственным. Когда Фихте говорит: «Я – это все», то слова его, по-видимому, вполне совпадают с моими взглядами. Но Я – не есть все, а Я разрушает все... Фихте говорит об «абсолютном» Я. Я же говорю о себе, о преходящем Я».
Все люди рождаются солипсистами, но обычно более или менее успешно преодолевают эту границу между внутренним и внешним миром. Именно с этой поры у ребенка начинается процесс социализации. Не вышедший из этой оболочки солипсизма индивид остается вне общества. Однако Синдром брамы сопровождает человека всю его жизнь (а на пороге смерти даже обостряется). Иногда этот эгоцентризм принимает патологические формы. В первую очередь это – детский аутизм, в котором самосознание не желает даже вступать в контакт с другими самосознаниями, игнорируя их присутствие в мире. Такое самосознание находится в состоянии Адама, чья абсолютная истина была грубо попрана другими существами. Сюда же относится и паранойя, в которой самосознание убежденно, что весь враждебный мир восстал против своего – пусть не единственного, но главного – Свидетеля. Это – крайние проявления Синдрома брамы. В случае аутизма причиной его является отказ инфантильного самосознания пройти через невроз, к которому взрослые, сами того не понимая, подталкивают ребенка, когда добиваются его внимания. Ведь приняв их в круг своего общения, ему придется отказаться от своей абсолютной истины.