Я. Философия и психология свободы

Юрченко Сергей Борисович

Не существует вразумительной научной теории, объясняющей эволюцию жизни. Учение Дарвина устанавливает лишь тот факт, что биологические виды способны закреплять некоторые признаки в результате случайных мутаций. Генетика дает еще более сильное доказательство того, что (по крайней мере, в земных рамках) все живые организмы от вируса до человека имеют происхождение из одной ДНК. В представлениях современной физики элементарные частицы (электрон, протон, нейтрон) практически бессмертны. Состоящие из них атомы если не бессмертны, то, по крайней мере, являются долгожителями. Мы вправе предположить, что наши тела содержат среди прочих атомов и молекул такие, которые когда-то находились в телах наших предков.

Генетика говорит нам, что мы как будто точно также наследуем гены своих предков. Но это вовсе не значит, что мы носим

в себе именно те гены, которые были в них, будто донашиваем за ними их костюмы. Ведь ген – не элементарная частица и даже не атом, а сложная совокупность частиц. Долгожительство гена обеспечивается его воспроизводством. Ген – это скорее информационная субстанция, и только в этом смысле он наследуется нами от предков как бессмертная величина. Так, например, законы притяжения можно считать более долговечными, чем планеты, поскольку они – формулы, а формула не может умереть или распасться на части. Иначе говоря, мы вынуждены признать, что ген, который биологи изучают как материальную конфигурацию в лабораториях, тем не менее имеет значение как идеальная величина. Можно ли в этом случае сказать, что ген является духовной сущностью – информационным кодом? И тогда кем создан и где хранится этот код?

Вся эта история предполагает целеполагание. Случайные процессы потому и случайные, что не имеют заданного вектора. А второй закон термодинамики требует, чтобы все даже случайно образовавшиеся сложные соединения деградировали, а не усложнялись еще больше. Это требование распадается на две части. Во-первых, из хаоса не должен возникать прогрессирующий порядок (и поэтому первоначальная Вселенная в сингулярности должна была быть очень упорядоченной). Во-вторых, живые организмы, будучи уже созданными из хаоса, продолжают успешно противостоять повсеместной энтропии (пусть даже за счет окружающей среды).

В сущности, Панпсихизм является единственным решением для современной науки, если она не хочет впускать в свой логический аппарат и экспериментальную базу бога, который появляется на ее горизонте уже не как религиозный догмат, а как результат собственных независимых умозаключений. Панпсихизм (и пантеизм) в восточной философии никогда даже не ставился под сомнение, начиная с древнейшей анимистической мифологии Вед, Авесты, египетских и шумеро-вавилонских культов. Интуитивное ощущение того, что есть высший Свидетель (нуминозное Я) нашей индивидуальной жизни, лежит в основании всех религий. Эта догадка была знакома пещерным людям, она остается актуальной и поныне. Ведь вера в Свидетеля своей жизни всегда остается интимным чувством, на которое логические или эмпирические аргументы мало действуют. Все остальное – вопрос фантазии. Но многовековой опыт подсказывает, что если множество людей имеют какое-то устойчивое интуитивное мнение, это мнение всегда оказывается в конце концов оправданным, хотя, быть может, и не совсем в той форме, на которой настаивали интуитивисты. И в самом этом предощущении – еще один аргумент в пользу единого Сознания, дающего нам некое готовое представление, которое мы называем интуицией. Это Сознание таково, что его уже невозможно считать ни идеальным, ни материальным, как невозможно считать нуминозное Я ни мужским, ни женским началом.

«Как из пылающего огня тысячами вылетают искры, так различные существа рождаются из Неуничтожимого и возвращаются в Него же», - сказано в Мундака-Упанишадах. Индуизм, а тем более вышедшее из него буддистское учение об иллюзорности мира (Майи), порожденного дхармами, – это очень сильный тезис. Его слабой формой оказывается западный панпсихизм как постулат о всеобщей одушевленности природы. И обе эти доктрины восходят к первобытному анимизму, когда человек считал живыми все тела вокруг себя, создавая в благочестивом страхе перед нуминозным Я первые тотемные религии и культуры. По мере развития языка и письменности тотемные тела превращались в тотемные символы, их обозначающие, в магические знаки. И заклинаниями, этими словесными идолами, человек пытался воздействовать на живой мир, как он воздействовал на самого себя. Одушевленные небеса должны были его слышать!

Панпсихизм никогда не исчезал и из западной философии, но лишь переосмысливался и корректировался по мере накопления знаний. То, что мы ныне называем «энергией» в древнем мире отождествляли с огнем. По Гераклиту, в основе мира-Логоса лежит Огонь. Того

же мнения придерживались и стоики. Конечно, Мудрая Энергия (София) Гераклита – не то же самое, что и творящая Субстанция Спинозы, «Deus sive Natura», законы которой «не таковы, чтобы их можно было нарушить», а «порядок и связь идей те же, что порядок и связь вещей». Последняя в свою очередь не эквивалента анимистическим монадам Лейбница, которые являются «истечениями» Первомонады – Мирового Духа. Наконец, панпсихические монады «в предустановленной гармонии» не равны Мировой воле Шопенгауэра или Коллективному Бессознательному Гартмана, а эти последние еще дальше от квантовой неопределенности, коллапсирующей в угоду наблюдателя Гейзенберга и Уилера.

Для теории сознания, психологии, нейронауки и антропологии панпсихизм должен стать отправной точкой.

1. Из лингвистического уточнения того факта, что сознание изначально рефлексивно и находится всегда в состоянии самовосприятия, следует, что в действительно оно является самосознанием.

2. Невозможно объяснить возникновение этого самосознания иначе как спонтанным появлением его из всеобщего и единого психоокеана. В рамках того же уточнения этот психоокеан кажется естественным назвать Сознанием.

3. Мозг не может создать самосознание из самого себя как некий физиологический субстрат. Поэтому же при остановке потока самосознания, хотя и удается инициировать раздражения в нервных волокнах, вызывая, например, мышечные сокращения, но невозможно запустить этот поток вновь стимуляцией мозга.

4. Все исторические, культурные и социальные проявления этого самосознания ведут нас к нуминозному Я. В этом Я заключена вся его индивидуальная психология.

5. Феноменология самосознания состоит полностью из психообразов (дхарм), и поэтому невозможно утверждать, что одни из них являются реальными, а другие – вымышленными. В частности, галлюцинации и все психопатические отклонения являются болезнью лишь в той мере, в какой они причиняют дискомфорт самосознанию.

6. С осторожностью можно добавить тезис о том, что некоторые парапсихологические способности самосознания могут быть оправданными.

Все эти науки изначально занимаются тем, что в философском дуализме принято относить к идеальному. Но аргументы для панпсихизма обнаруживаются и в самой материальной науке – в квантовой физике, хотя само это слово там еще не прозвучало. Прочно установленные в физике термодинамические, квантовые, космологические законы сделали многое необъяснимым с точки зрения детерминизма. Открытие принципа неопределенности в начале 20 века положило конец абсолютному торжеству детерминизма. Позже тесты с так называемыми спутанными квантовыми состояниями, инициированные парадоксом Эйнштейна-Подольского-Розена, обнаружили мгновенные квантовые корреляции, из которых как будто следовало, что Вселенная может быть неким единым нелокальным полем. Формулировки выводов из этих результатов в рамках самой физики делаются очень осторожные, но как за Антропным принципом угадывается «божественный Разум», так и за удивительной мгновенной связью всего со всем угадывается фантастический Психоокеан. Скажем проще: за всей историей Вселенной оказалось нечто недоступное нам. Современная нелинейная наука или синергетика ищет причину этого в неравновесных открытых системах и неустойчивых состояниях.

Как говорит И. Пригожин: «Прежде всего, спросим себя: почему именно сегодня в естествознании заговорили о нестабильности, тогда как прежде господствовала точка зрения детерминизма? Дело в том, что идея нестабильности не только в каком-то смысле теоретически потеснила детерминизм, она, кроме того, позволила включить в поле зрения естествознания человеческую деятельность, дав, таким образом, возможность более полно включить человека в природу». В качестве образца устойчивости Пригожин приводит классический маятник. Если раскачать его, то дальнейший ход событий можно предсказать однозначно: груз вернется к состоянию с минимумом колебаний, т.е. к состоянию покоя. Напротив, проблемы, связанные с маятником, перевернутым с ног на голову, содержат представления о недетерминистическом объекте. В таком состоянии маятника невозможно предсказать, куда он упадет из идеального положения в верхней точке. При этом, кажется, такое верхнее равновесие для маятника действительно является лишь «идеальным» и практически неосуществимо.