Я. Книга-месть
Шрифт:
Где Стас Пьеха?
Со сверхзвуковой скоростью появляются квазиартисты, со сверхзвуковой скоростью же
испаряются. Если уж грузины Меладзе учинили самый смешной карнавал года на Первом
канале, называя всех очень плохих певцов и певиц Стивиуандерами и Тинамитернерами, то
чего говорить о прочих. Где теперь Стас Пьеха, Началова, Иракли? В клубах на восемь человек, семеро из которых их сродники и закадычники, а один – управляющий.
Песни не всегда должны быть таранно-экспансированными (на
Вот какими: когда ты видишь первый раз, как солнце погружается в море, и думаешь, что это и
есть рай и ты в нем; когда идет дождь, и ты знаешь, что он будет идти вечно, а ты обречен быть
один под дождем, и даже когда дождя нет.
Вот между двумя этими ощущениями и расстилается-простирается герметичное
поп-государство.
Только этого не постичь выпускникам «Фабрик» – что российской, что украинской, что
американской.
В числе немногих это дано было постичь братьям Меладзе, про которых скажут: это те, которые спели и написали «Как ты красива сегодня» и «Ночь перед Рождеством» – две песни, изменившие мир не для всех, но для многих.
Если даже взять его, Кости, в разгар успеха отъезд в Киев, предполагавшийся тайм-аут, разрешившийся переездом, то ведь даже не для встряски он отъезжал, а чтоб основательно, фундаментально все переиначить, чтоб «отстали».
Ситуация с эстрадой в обоих государствах тождественная: пшик, мишура, понтярщик на
понтярщике.
Зато – тише. Там градус интриг ниже.
И он сразу был утвержден там, после «Попытки № 5» для «ВИА Гры», богом солнца, священным истуканом на берегу Днепра. Вершителем румянощеких судеб, мечтательно
обдумывающих возможность попасть к этому человеку, при куриных вложениях
гарантирующему львиные доходы.
Но не для того братья пришли в этот мир.
Они пришли в мир пластиковых звезд, принеся с собой вкус и запах реальности, которая
преимущественно свинцовая, то есть малоприятная.
Костя пишет, не стесняясь заглядывать на территорию коллективного бессознательного (взять
хоть «Параллельные миры»).
Его брат, судя по последнему нашему с ним застолью, на этой территории живет.
Один анахорет, другой – эпикуреец с намеком на раблезианство, конек коего, при всех
невзгодах, – вкус к жизни, проявляющийся даже в чтении «Нашей Версии».
Когда Вы проснулись и поняли, что Вы известны, знамениты, востребованы?
Когда оглянулся по сторонам.
Тогда же отчетливо понимал, что буду клоуном, но карьеристом – никогда. И богатым –никогда.
Вот вам и доказательство теории, что музыка, превосходящая жизнь, включая поп-музыку, должна и может создаваться людьми не от мира сего.
А от того мира, где парень
нет корриды, где собеседники умны, где длинная дорога приводит к дому, а в доме
хрустальный перезвон.
Костя Меладзе в знак благодарности за теплые слова в адрес его брата: «Спасибо, талантливый Гарри, когда-нибудь будут снимать фильм про жизнь того, кто создал в
этой стране журналистику 21 века (О. К.). И если они не возьмут у меня интервью по этому
поводу, я их маму…»
Матвиенко. С нашего двора
Когда у Рыжего (Андрея Григорьева-Аполлонова, далее АГА) угас отец, я плакал с ним. Будучи
в другом городе.
Когда угас мой папа, АГА плакал со мной. В трубку телефонную.
Клянусь богами, если при мне вы хоть колкость отпустите в адрес этого парня, вам пиздец, я
порешу вас.
И уж если такой жуир, фат и щеголь, как АГА, признается такому питекантропу, как я, что
Матвиенко, спускающий подопечным все, окромя свинячества, кроме низостей, сыграл в его
жизни решающую роль (то же, верно, касается Кирилла Андреева и Олега Яковлева), чего
говорить обо мне, под его мелодику совершившем, может быть, самые значительные свои
поступки.
Я так часто склоняю имена АГА и ИМ, что определенно добился катастрофически землистого
цвета рож у их супостатов и оппонентов, копиистов и эпигонов (строго рассуждая, и у своих, у
меня их тоже легион, что саранчи).
В день своего полтинника ИМ едва держался, чтоб не расплакаться. Были все. Даже Эрнст.
Чего уж, даже я, до сорока лет неважно внимавший богу, а после внявший Его просьбам о
дружбе.
Его лучшие песни великолепны, как мой слог, как вид с высоты ледника, как улыбка моего
сына Даньки, как толстый кошелек, как игра хоккеиста Ковальчука, как «Доширак» в голодуху, как манеры Клинта Иствуда.
Перечитайте текст про хорошего человека.
Мы стоим на набережной, я говорю витиеватый комплимент, он – глаза в сторону, потерянная, робкая улыбка – внимает, я звонко завершаю осанну, он протяжно: «Да ла-а-дно!»; и в этом «да
ла-а-дно!» весь Игорь Матвиенко, живой – уже легендарный, чего там! – ответ на полемику, есть ли у нас качественная поп-музыка. Многоречивость в данном случае неуместна, отвечаю: есть, я знаю ее много лет, на набережной однажды предо мной стояла.
Потом зарядил частый дождь, и я стал атаковать маэстро дурацкими вопросами известного
толка: мол, какова она, природа сочинения, вот, например, густой дождик в сию секунду не
навевает мотивчик?
А надо знать, что ничем так нельзя смутить ИМ, как допросом на тему «алхимия творчества».