Яд Борджиа
Шрифт:
– Так научите меня, обожаемая донна Лукреция, как мне поступить, чтобы заслужить ваше расположение!
– сказал Орсини, склоняясь к ногам красавицы.
– Простите, донна, но этот синьор - не победитель рыцарского турнира, вдруг вмешался Альфонсо, который слышал разговор Лукреции о феррарском посланнике и объяснил себе ответ Лукреции страхом перед отцом, а не боязнью за его безопасность.
– Как же, синьор? Ведь после того, как вы упали, пальма первенства принадлежала одному из двух оставшихся, и сир Лебофор признал, что победителем следует считать не его, а
– возразила Лукреция, с таким ужасом глядя на Альфонсо, точно видела перед собой призрак.
– В таком случае, если они оба признают, что честно поступили со мной и честно выиграли приз, я называю их лжецами и бросаю им перчатку! воскликнул принц д'Эсте, и с такой силой бросил перчатку, что она пролетела мимо Паоло прямо к ногам папы.
– Успокойтесь, рыцарь! Я - председатель судей турнира, и обещаю вам, что приз будет отдан тому, кого признают победителем беспристрастные французские рыцари, с которыми я посоветуюсь, когда поеду к французскому королю. По возвращении оттуда я решу это дело!
– проговорил Цезарь.
– Неужели вы думаете, товарищ по оружию, что я воспользовался вашим несчастным падением для получения приза?
– спросил Реджинальд, выступая вперед.
– Я прошу, ваша светлость, передать эту перчатку тому из двух рыцарей, который примет приз, - обратился Альфонсо к Цезарю, не удостоив Лебофора ответом.
– Ради этой перчатки, брошенной нам в лицо, я не отказываюсь от приза!
– воскликнул глубоко оскорбленный англичанин.
– Нет, сир Реджинальд, вы должны дать мне слово, что до моего возвращения из Франции вы сохраните между собой мир!
– сказал Цезарь, и улыбнулся довольной улыбкой, заметив, каким гневным взглядом обменялись между собой оба соперника.
– Мы, женщины, постараемся, чтобы до вашего возвращения, герцог, рыцарь святого Иоанна был пленником в Ватикане, - с искусственной веселостью проговорила Лукреция и густо покраснела, отчего ее красивое лицо стало еще лучше.
– Мы посмотрим, как подействуют на врага женщин красота и любезность моих дам.
– Я не боюсь побитого врага!
– ответил Альфонсо с таким презрением, что Лукреция побледнела от оскорбления.
– Слышите, прекрасные дамы, он бросает и вам вызов, - шутливо заметил Цезарь.
– Победите этого бунтовщика! Отдаю вам его на хранение, и надеюсь, что вы вернете мне его даже в лучшем виде, чем он находится теперь, так как он будет пользоваться вашими милостями.
Альфонсо поклонился и ждал, что папа восстанет против такого решения, но, к его величайшему удивлению, Александр милостиво улыбнулся и благосклонно сказал:
– Мы очень довольны таким положением вещей. Рыцарь недавно выказал такую отвагу, что, конечно, нажил себе много врагов. Мы опасались за его участь, но раз он будет в Ватикане, то мы можем быть покойны относительно его.
Это предпочтение, оказываемое иоанниту, возмутило Орсини.
– Раз сир Реджинальд признает меня победителем, - сердито воскликнул он, - то я считаю оскорблением, что мне не отдают выигранного мною приза Этим как будто хотят показать, что действительно считают меня предателем.
– Если вы не хотите настолько рассердить меня чтобы я навеки отказала вам во всякой надежде получить мою руку, то ждите спокойно приговора французских рыцарей!
– обратилась к нему Лукреция.
– Будьте довольны, синьор Паоло, если донна Лукреция откажет вам. Вспомните о той крови, которая пролилась в Ватикане, в покоях принца Салернского. Кто знает, не дело ли это прекрасных, белых как лилия, ручек, которых вы так добиваетесь!
– проговорил Фабрицио Колонна.
Терпение Александра истощилось.
– Ступайте прочь, изменник и бунтовщик, - закричал он, - иначе моя стража выгонит вас!
– Это - ответ на мою просьбу!
– насмешливо сказал Фабрицио.
– А что мне передать своему королю?
– Для твоего короля и моего дерзкого вассала, для всех королей вообще у меня существует лишь один ответ. Я назначен всемогущим богом быть главой христианской церкви и отцом и властителем всех королей. Мне, как отцу, не подобает подчиняться детям. Наоборот, они должны исполнять мои приказания. Кто идет против меня, тех я не считаю законными детьми.
– А незаконных детей очень много под покровом святой церкви! иронически засмеялся Фабрицио.
– Эй, стража!
– закричал Александр, побледнев от гнева.
– Впрочем, пусть лучше уведет его тот, кто хочет спасти его.
– Мне нужно еще кое-что сказать вашему святейшеству, - спокойно заявил Фабрицио.
– В виду того, что вы стараетесь лишь возвеличить своих родственников в ущерб святой церкви, король Федерико и король испанский просят передать вам, что, если вы будете поддерживать требования французов, они откажутся признавать вас главой церкви.
– Вот вам благодарность за то, что я уступил испанскому королю половину вновь открытых земель.
– злобно воскликнул Александр!
– Должен вам сказать, что в молодости я изучал римское право и теперь вспоминаю, что в нем говорится, что подаренное имущество может быть отнято обратно, если получивший дар оказывается непочтительным по отношению человека, сделавшего ему подарок.
– Если бы вы, ваше святейшество, с таким же усердием изучали каноническое право, то вы вспомнили бы, что существуют большие преступления, чем неблагодарность. Тогда ваша дочь не имела бы столько мужей, - возразил Фабрицио.
– Однако, я вижу, что донна Лукреция дрожит, и лучше промолчу, пока Господь не потребует вас к ответу.
Александр задыхался от злобы, но затем вскочил со своего места и громко закричал:
– Стража, сюда!
На его зов со всех сторон сбежался караул, но, прежде чем папа успел сделать распоряжение, чтобы Колонна вывели, Лукреция опустилась к ногам отца и умоляла его успокоиться. К ней присоединились кардиналы, Цезарь и посланники.
Благоразумие Александра всегда одерживало верх над его чувствами. Он пришел в себя и нежно сказал дочери:
– Ты права, мое дорогое дитя! Нашему величию не подобает вести споры с мятежниками и бунтовщиками.