Яд Борджиа

Линдау Мартин

–  Вот видите, и от нее удивительно быстро заживают раны!
– воскликнул обрадованный Бембо.
– Не знаю, что вы говорите о яде, но я готов поклясться, что монахиня, омывающая ваши раны своими слезами, не кто иная, как сама донна Лукреция. Я узнал это по ее руке несравненной красоты, а также по дорогому смарагду в ее кольце, которое она в тревоге забыла снять с пальца.

–  Неужели?
– воскликнул Альфонсо и вопросительно взглянул на монаха.

–  То же самое было с принцем Салернским, я его тоже предостерегал заранее!
–

ответил отец Бруно, поднимаясь с места.
– Помни одно, сын мой, если эта капризная женщина желает во что бы то ни стало восстановить твои силы, то есть некто, который по этой самой причине, не задумываясь, уничтожит тебя.

У входа послышались шаги, а в следующую минуту дверь открылась, и у входа показались четыре врача, в том числе и карлик-грек. За ними следовали монахиня, покрытая густой вуалью, и почтенная матрона в черном одеянии, в которой Альфонсо узнал Фаустину.

Бруно остановился и устремил на монахиню пронизывающий взгляд. Она слегка поклонилась и подошла к постели больного. Маленький грек приказал снять с груди раненого повязку, но, когда монахиня прикоснулась к одеялу, чтобы приподнять его, Альфонсо оттолкнул ее руки и произнес:

–  Нет, добрая сестра, не беспокойтесь!.. С тех пор, как одна женщина хотела отравить меня, я питаю ужас к прикосновению нежных женских рук.

–  Вас хотели отравить, синьор?
– испуганным голосом спросила монахиня.

–  Если бы не это обстоятельство, я не был бы здесь, - ответил Альфонсо.
– Тогда меч союзника Орсини не свалил бы меня, и я не стал бы посмешищем для всех Борджиа. Не прикасайтесь ко мне, если не хотите снять свою вуаль! Откройте лицо, дабы я мог убедиться, что ты не имеешь ничего общего с моими врагами.

–  Рыцарь бредит - сказала монахиня смущенным голосом.
– Наше присутствие вызывает, кажется, лихорадочное состояние. Уйдем, Фаустина!

Бруно показалось, что монахиня зашаталась. Он бросился к ней, чтобы поддержать ее, но она гордо выпрямилась и быстро вышла из комнаты, сопутствуемая Бруно.

Врачи сами сделали перевязку и ушли, еще раз напомнив о том, что больной нуждается в полнейшем покое. Однако, Бембо был слишком взволнован для того, чтобы исполнить это приказание. По его просьбе Альфонсо рассказал о том, что он почувствовал, съевши фрукты и выпив вино, присланное Лукрецией.

–  Неужели под видом такого ангела может существовать дьявол?
– с негодованием произнес Бембо, - теперь мне понятно то, что сказал Бурхард. "Кто бы подумал, - проговорил он, - что через месяц после такой веселой свадьбы новобрачный будет лежать мертвым на этой самой постели? Его, как оленя, загрызли собаки, после того, как стрела охотника не нанесла ему ни одной смертельной раны".

–  Ах, он сказал это? По чьему же приказанию меня положили в эти злополучные комнаты, где был убит несчастный принц Салернский, супруг Лукреции?
– произнес Альфонсо.

–  По приказанию Лукреции, и я считал

это большой честью для нас, ответил Бембо, пугливо оглядываясь.
– Я думаю, что это помещение очень удобно для некоторых таинственных целей. Вероятно, после того, как вы отыскали еврейку, знающую, как погиб герцог Гандийский, вы вряд ли приятны Цезарю и Лукреции. Дай Бог, чтобы, находясь под крышей Ватикана, мы узнали, наконец, правду.

–  Нельзя ли сделать этого Бурхарда более словоохотливым?
– спросил Альфонсо.
– Ты говоришь, он часто приходит сюда по поручению папы? Что, если мы предложим ему выпить и закусить вместе с нами?

–  Это, во всяком случае, будет не лишней предосторожностью, хотя, может быть, для вас опасно знать слишком много, - ответил Бембо.

–  Я хотел бы знать столько, сколько нужно для того, чтобы уничтожить мои сомнения.

Вечером у дверей комнаты Альфонсо тихо постучали.

–  Войдите!
– сказал Бембо.

Дверь открылась, и показался церемониймейстер Бурхард в сопровождении двух пажей, принесших лампы.

–  Как вы себя чувствуете, синьор?
– добродушно спросил церемониймейстер.
– Я пришел не от его святейшества, а от донны Лукреции, которая не хочет, чтобы началась сарабанда, пока она не получит утешительных вестей о вашей болезни.

–  Кроме небольшой слабости я чувствую себя очень хорошо, - веселым тоном ответил Альфонсо.
– Прошу вас передать донне Лукреции мою нижайшую благодарность. Если вы не очень спешите, синьор Бурхард, то, может быть, согласитесь доставить мне большое удовольствие, побеседовав немного со мной?

–  О, с удовольствием! Со стороны донны Лукреции это - простая вежливость. Если бы я немедленно вернулся, то, несомненно, застал бы нашу красавицу танцующей сарабанду с сиром Реджинальдом. Он теперь - кумир дам.

Говоря это, Бурхард взял стул и сел невдалеке от Альфонсо.

–  Что, Бембо, есть у нас вино, которое пришлось бы по вкусу господину церемониймейстеру?

–  Нет, нет, не беспокойтесь, вам нельзя пить ни капельки вина! возразил Бурхард, сам не отказываясь от предложения.

–  О, теперь можно!
– шутливо заметил Альфонсо.
– Бембо знает какое-то магическое слово, по которому мы можем получить все, что нам угодно.

Бембо оправдал доверие своего повелителя, и на столе появился рейнвейн, любимый напиток церемониймейстера.

–  Пью от всего сердца за ваше быстрое выздоровление, почтеннейший рыцарь!
– проговорил Бурхард, залпом опорожняя стакан.
– Прекрасное вино, точно только что полученное с Рейна! При моей хлопотливой должности иногда необходимо подкрепиться. Ах, вы не знаете, как трудно поддерживать порядок в этом доме. Я буду очень счастлив, господа, если могу быть вам чем-нибудь полезен. Пейте, брат каноник. Только, кажется, вы предпочитаете кипрское вино? Может быть, вам что-нибудь угодно, господин рыцарь?