Яд Борджиа

Линдау Мартин

ГЛАВА XVI

После турнира Альфонсо в течение многих дней находился в бессознательном состоянии. Потом ему представлялось точно в тумане, что его подняли вскоре после того, как он упал, и быстро понесли куда-то. Холодный, влажный воздух, бывающий поблизости от реки, несколько освежил его. Затем все снова потонуло во мраке. Несколько раз, когда он открывал глаза, ему казалось, что его окружают какие-то незнакомые лица и среди них закутанная до самых глаз монахиня, смазывающая его раны. Вот все, что осталось в воспоминаниях Альфонсо, когда он

окончательно пришел в себя.

С большим удивлением разглядывал он роскошную постель, обитую бархатом, и белые атласные подушки, на которых он лежал. На стенах висели гобелены, на которых были изображены любовные сцены. Потолок украшала художественная живопись с изображением Гименея, окруженного богами любви, которые бросали Цветы на его ложе. Невдалеке от кровати сидел Бембо и сочинял оду, посвященную Лукреции. Заметив сознательный взгляд своего властелина, он быстро вскочил со своего места, подошел к нему и, умоляя Альфонсо поменьше разговаривать, рассказал ему, что, по приказанию папы его перенесли в Ватикан.

–  Его святейшество постоянно осведомляется о состоянии вашего здоровья, - продолжал Бембо, - он присылает каждый день четырех хирургов, а перевязки вам делают старшая кормилица донны Лукреции и сердобольная сестра-монахиня, которая посвятила себя уходу за больным и утешению страждущих. Я обязан каждый день докладывать донне Лукреции о том, как вы себя чувствуете. Даже отец Бруно приходил несколько раз сюда, предлагая свою духовную помощь.

Альфонсо выразил подозрение, что Бембо умышленно выдал, кто он такой, но тот так горячо уверял его в обратном, что больной не мог не поверить ему.

–  А кто из тех двух презренных рыцарей, предательски накинувшихся на меня, получил приз?
– спросил Альфонсо с горячностью.

–  Нет, мой благородный господин! Сир Реджинальд плакал, когда увидел, что произошло. Все утверждают, что это нападение двоих на одного было лишь печальной случайностью, а не сделано умышленно. Как только Лебофор встречает меня во дворце, он говорит о вас с нежностью, как о родном брате. Мне кажется, что и Орсини очень жалеет о вашем несчастье. Что касается приза, то пока никто не получил его. Герцог спрятал приз до вашего выздоровления.

–  Ты говоришь, что встречаешь англичанина во дворце? Следовательно, он часто навещает донну Лукрецию? Мне кажется, что она смеялась громче всех, когда я упал?

–  Она не могла смеяться ни громко, ни тихо, с ней моментально сделался обморок.

–  Она боялась за своего любимца!
– с горькой улыбкой заметил Альфонсо.

–  Кто ее любимец, я не знаю, но несомненно, в ту минуту она беспокоилась только о вас. Она даже распорядилась, чтобы прекратили турнир, пока врачи не сказали, что вы находитесь вне опасности. Маленький грек заявил, что ваше состояние вызвано не сотрясением мозга при падении, а мудрой заботливостью самой природы, потому что неподвижное положение было необходимо для быстрейшего заживления такой опасной раны.

–  Удивительно, как проницателен

этот врач!
– насмешливо заметил Альфонсо, вспомнив о яде, поднесенном ему Лукрецией. Надеюсь, я теперь скоро поправлюсь и, как только я отомщу англичанину, так в тот же день мы уедем из Рима, благословляя Бога за то, что отделались еще сравнительно счастливо.

–  Тогда лучше уедем сейчас, синьор. Вам совершенно не за что мстить сиру Реджинальду!
– возразил Бембо.

–  Ты в этом уверен? А я наоборот, думаю, что они смеются между собой, когда вспоминают об этой истории!

–  Врачи будут бранить меня за то, что я позволяю вам так волноваться! проговорил Бембо.
– Я слышу шаги. Держу пари, что это они идут сюда.

Он ошибся - в комнату входил отец Бруно. На бледном лице монаха не было следа воспоминания о последнем свидании с Альфонсо - он только боялся встретиться с ним взглядом. Во всем же остальном его обращение было проникнуто нежным состраданием. Он сел у постели больного и пощупал его пульс, причем заявил, что обладает некоторым врачебным опытом.

–  Пульс еще не совсем спокоен, но видно, что силы возвращаются, задумчиво проговорил он.
– Если я не ошибаюсь, то ваша душевная рана сильнее телесной. Может быть, я могу облегчить ее?

Монах взглядом пригласил Бембо оставить его с больным наедине.

–  Нет, отче, я не могу уйти от своего друга ни на минуту, - ответил Бембо.
– Я это обещал нашей доброй монахине.

–  Монахине? Разве за вами ухаживает какая-нибудь монахиня, синьор?

–  Да, я же обязан наблюдать за тем, чтобы больному давались только те лекарства, которые сердобольная монахиня приготавливает собственноручно, под наблюдением врачей!
– ответил Бембо, подозрительно глядя на доминиканца.

–  В самом деле? В таком случае, я должен сказать вам в присутствии третьего лица, чтобы вы были осторожны, рыцарь святого Иоанна. И, не доверяйте своих ран неловким, или - вернее сказать - слишком ловким рукам этой женщины. Я знаю случаи, когда совершенно невинные раны становились при ее помощи гангренозными.

–  С тех пор, как мы виделись в последний раз отец Бруно, я убедился, что ваши предупреждения так же верны, как крик ворона, - взволнованно проговорил Альфонсо, приподнимаясь с подушек.
– Меня не удивит, если меня убьют среди всего этого великолепия. Ведь поднесли же мне яд в виде прекрасных плодов и дорогого вина. Этот яд и был причиной моего позора.

–  Этого не может быть!
– быстро воскликнул монах.
– По всей вероятности, вам дали сонное питье, чтобы помешать присутствовать на турнире, оберегая вас же. Я что-то слышал об этой истории. Теперь же я умоляю вас как можно скорее уехать из Рима.

–  Вам не причиняет боли та мазь, которая лежит на вашей груди, синьор?
– спросил принца Бембо, встревоженный словами монаха.

–  Ничуть! Она наоборот, так успокоительно действует на меня, точно ее приготовила сама любовь!